Прекрасное далеко
Шрифт:
И тут что-то стремительно врывается в мою душу. Картина, образ. Маленький мальчик в кухне. Разгневанная женщина закатывает рукава. Малыш раболепно съеживается перед ее яростью. «Ты — жалкий ублюдок, — кричит женщина. — Я тебя научу уважению! Я тебя разорву в клочья!» Она окунает его голову в чан с водой и держит так, пока мальчик не начинает судорожно биться. «Ты еще будешь умолять о пощаде!» Мальчик жадно хватает воздух открытым ртом, а женщина снова окунает его голову в воду. Я чувствую его страх, когда голова оказывается под водой, снова и снова. Он почти теряет сознание, и ему хочется втянуть в легкие воду, чтобы эта женщина
Меня как будто ударили. Магия ослабевает; я пошатываюсь и быстро опираюсь рукой о стену, чтобы не упасть. Лицо Фоулсона — в дюйме от грязной лужи. «Прекрати, — говорю я себе. — Прекрати». Магия затихает во мне, как собака, свернувшаяся клубочком и задремавшая. У меня отчаянно болит голова, руки дрожат.
Фоулсон вскакивает, задыхаясь, сотрясаясь от дрожи.
— Извините, — хрипло говорю я. — Ваша мать… она так издевалась над вами. Это из-за нее у вас вон тот шрам…
Фоулсон с трудом собирает силы и рычит:
— Заткнись, не смей говорить о моей матери! Она была святой!
— Нет, — шепчу я. — Она была уродом, чудовищем. Она ненавидела вас.
— Заткнись! — визжит он, и в углах его рта выступает пена.
— Я не хотела… Поверьте.
— Ты обо всем этом сильно пожалеешь, девица.
Фоулсон поворачивается к Картику:
— Ну, надеюсь, ты многому научился, пока был с нами, братец. И тебе все это здорово пригодится.
Фоулсон пытается ударить меня кулаком, хотя и не может дотянуться. Но ему просто необходимо выплеснуть эмоции, и потому он предпринимает эту бессмысленную попытку.
— Я тебя раздавлю, сука!
Мне бы следовало ударить его за это, но я не хочу. Я вижу только маленького мальчика, сжавшегося в углу кухни.
— Эта магия продержится недолго. Час, самое большее — два. А когда вы освободитесь, мистер Фоулсон, вы больше не станете гоняться за нами, или я снова дам волю силе.
Картик берет меня за руку и выводит из канализационной трубы. Мы оставляем там Фоулсона, он дергается и сыплет проклятиями в темноте…
Идти вдоль грязной Темзы — истинное наслаждение. Воздух, который какой-то час назад казался вонючим, теперь сладок в сравнении с удушающими миазмами канализации. Болезненный кашель и фальшивое пение грязных жаворонков плывут в тумане. Туман прорезает радостный вопль. Кто-то нашел здоровенный кусок угля, и эта новость приветствуется с восторгом и воодушевлением, и несчастные начинают с новой энергией шарить в воде, надеясь тоже отыскать что-то ценное. Но им не удается нащупать на дне ничего, кроме камней. Я слышу тяжелые всплески, когда камни падают обратно на дно Темзы, в эту могилу всех надежд.
— Мне надо сесть, — говорю я.
Мы добираемся до причалов и отдыхаем, глядя на лодки, качающиеся на воде.
— Ты как, в порядке? — спрашиваю я после долгого молчания.
Картик пожимает плечами:
— Ты слышала, что он сказал. Вот и подумай.
— Но это все не так, — возражаю я. — Амар сказал…
Я умолкаю, думая о недавней встрече с братом Картика в Зимних землях. Но я пока что не готова в этом признаться.
— В твоем бреду он сказал, что ты станешь моей погибелью. Ты поэтому стараешься держаться от меня подальше?
Картик не отвечает прямо.
— Ну, отчасти и так…
— А от другой части?
Лицо Картика затуманивается.
— Я… нет, ничего.
— Ты поэтому не хочешь входить в союз? — спрашиваю я.
Он кивает.
— Если я не войду в сферы, это видение не осуществится. Я не могу причинить тебе зло.
— Ты говорил, что неведение — не судьба, — напоминаю я. — Если ты откажешься входить в сферы, ты просто не окажешься там, вот и все. Но ведь и кроме того есть сотни способов что-то сделать мне, здесь, если вдруг захочется. Ты мог бы утопить меня в Темзе. Или застрелить на дуэли.
— Или повесить тебя на кишках какого-нибудь здоровенного зверя, — поддерживает шутку Картик, и на его губах появляется чуть заметная улыбка.
— Да, или навеки отдать миссис Найтуинг, чтобы меня заклевали до смерти.
— О, это слишком жестоко, даже для меня.
Картик качает головой и смеется.
— Ты считаешь мою неминуемую смерть такой уж смешной? — дразню его я.
— Нет. Не в этом дело. Но как ты расправилась с Фоулсоном, — говорит он, на этот раз злобно усмехаясь. — Это было нечто… из ряда вон.
— Мне казалось, ты считаешь силу пугающей.
— Считал. И считаю. Немного, — признается Картик. — Но, Джемма, ты ведь могла бы изменить мир…
— Для этого нужна сила куда как побольше моей, — возражаю я.
— Верно. Но совсем не обязательно менять все сразу. Это могут быть небольшие воздействия. Моменты. Ты понимаешь?
Теперь он смотрит на меня совсем по-другому, хотя я и не понимаю смысла его взгляда.
Мачты кораблей высовываются из тумана, давая нам знать, что суда где-то рядом. Вдали слышен вой сирены, подающей сигналы во время тумана. Несколько судов уходят подальше от берега, к морю.
— Какой унылый звук. Одинокий, — говорю я, прижимая колени к груди. — Ты это ощущаешь?
— Одиночество?
Я подыскиваю слова.
— Скорее, смутную тревогу. Как будто ты не нашел самого себя. Как будто заблудился в тумане, и сердце вдруг подпрыгивает: «Ах! Да вот же я! Вот чего мне не хватало!» Но это происходит слишком быстро, и найденная частица тебя снова исчезает в тумане. А ты тратишь остаток жизни на ее поиски.
Картик кивает, и мне думается, что он просто хочет меня успокоить. Я чувствую себя глупо из-за того, что высказалась. Это сентиментально и слишком откровенно, я открыла ему частицу себя, а этого делать не следовало.
— Знаешь, что я думаю? — говорит наконец Картик.
— Что?
— Иногда мне кажется, что ты можешь заметить нечто такое в других.
И с этими словами он наклоняется ко мне, а я — к нему. Наши губы встречаются в поцелуе, и это взаимный поцелуй. Ладонь Картика ложится на мою шею. Мои ладони касаются его лица. Я притягиваю его поближе. Поцелуй становится глубже. Рука Картика скользит вниз, на мою спину, он прижимает меня к груди.
С причалов доносится какой-то шум. Мы отодвигаемся друг от друга, но мне хочется большего, большего… Его губы кажутся чуть припухшими после поцелуя, и я гадаю, так ли выглядят и мои.