Прекрасность жизни
Шрифт:
Товарищ товарища в шляпе выглядел гораздо старше своих лет. На первый взгляд казалось, что его возраст тоже колеблется в указанных пределах, и лишь при внимательном рассмотрении и дальнейшем знакомстве становилось ясно, что ему всего лишь тридцать восемь лет, из которых двадцать пять он отдал родной литературе. Весь череп его, начиная со лба и заканчивая затылком, пересекала обширная лысина, украшенная небольшим количеством жестких, черных волосков, что говорило о незаурядном даровании, пластических способностях и цепком уме этого молодого, как его называли в очередях, человека. Сложен, сбит он был крепко, и было понятно, что если он, обмотав кулак носовым платком, ударит этим кулаком кого-нибудь по лицу, то из этого лица немедленно пойдет кровь. Однако даже при беглом ознакомлении с его добродушной, дышащей спокойствием физиономией становилось ясно, что он, как говорится, "мухи не обидит", видно было также, что он не очень-то в ладах с физкультурой: тело его слегка обрюзгло, хоть и не вышло из берегов, традиционно очерченных для его возраста и образа жизни, а бицепсы, ножные мускулы все
– Итак, сегодня 20 августа 1984 года. Кто бы мог подумать?
– вдруг сказал он и зачем-то повторил: - 1984.
– Да, это ты совершенно точно заметил,- помолчав, иронически отозвался его собеседник. И, выдержав вторую паузу, осторожно спросил:- Спят?
– Спят,- ответил молодой товарищ.
– Обе спят?
– тем же обеспокоенным тоном продолжал допытываться собеседник.
– Обои! Как из пушки!
– нарочито употребляя вульгаризмы, ответил молодой человек и, внезапно посерьезнев, вдруг тихо сказал: - Я думаю, Василий, что женщины сейчас стали пить гораздо больше мужчин, но никак не могу понять, с чем это связано.
Тот, кого назвали Василием, медленно поднял от огня,свою красивую голову.
– Это правильно, Евгений,- так же тихо согласился он.- Но не ищи в этом явлении социальных обусловленностей. Это асоциально, в том смысле слова, который я ему сейчас придаю.
– Да я знаю,- угрюмо отозвался Евгений, и они надолго замолчали, по крайней мере один из них, Василий, который как повернул к камину свое волевое, резко вылепленное лицо, так больше и не поворачивался обратно.
– Ты был на заседании приемной комиссии?
– нарушил молчание Евгений.
– Был, как не быть,- нехотя процедил Василий.
– Ну и что?
– в голосе спрашивающего слышалась искренняя заинтересованность.
– Забодали Фурдадыкина,- улыбнулся его друг.
– Это хорошо,- рассмеялся Евгений, и опять на долгое время установилась тишина.- Я довольно много поездил по Державе,- вдруг решительно начал Евгений,- и теперь многие ее города сливаются для меня в одно лицо, имеющее несколько туповатое выражение. Пойми меня правильно, ведь я не хочу, чтобы сказанное мною было истолковано превратно, ибо и сам воочию вижу те ростки новой прекрасности жизни, которые, произрастая в течение многих лет, образовали, наконец, райские кущи, где созрели, наконец, те сладкие неземные плоды. Я, скорее, именно об этой, как ты выразился, "асоциальной" сфере. Благоденствие в бетонных блочных домах и отдельных благоустроенных квартирах со всеми удобствами стало общим фоном, и я действительно, по-видимому, оторвался от народа, потому что никак не могу с выпуклой четкостью определить эту суть, вершащуюся за бетонными стенами, стеклами, на этих улицах и площадях, украшенных звонкими, певучими фонтанами. Не то, совсем не то было в молодости. Как приятно вспомнить свои юные путешествия по стране! Как живые стоят у меня перед глазами следующие населенные пункты: Тура, центр Эвенкийского национального округа, 1965, навсегда запомню лик этой маленькой северной столицы - туманные сопки с вертолета, где стволы лиственниц, как желтые фаберовские карандаши, и Нижняя Тунгуска величественно катит свои быстрые холодные воды среди нависающих скальных утесов и диких отмелей; или - Одесса, 1962, осень, Привоз, арбуз, скандал в шашлычной близ Оперного театра, немецкая шляпа, сизые щеки гражданина, в подтяжках высунувшегося, и классический диалог между этим мужчиной и его женщиной: "Жора, брось курить!" - "Я не в тебя курю, я в Дерибасовскую курю..."; или - Якутск, 1967, поле аэродрома, ветер задувает, свистят вертолетные лопасти, якут Николаев фотографирует меня аппаратом ФЭД, сверкая красивыми металлическими зубами; Алдан того же года, где и разыгрался тот тривиальный любовный многоугольник, о котором я давно хотел тебе рассказать.
А дело в том, что да, я в те годы был отчаянно, безрассудно молод, юн, не имел прочных сердечных привязанностей и довольствовался короткими, скудными встречами, изредка дарованными мне судьбою. Я знал, что практикантка Таня Д., дочь таежного охотника-промысловика, студентка геологоразведочного техникума, работавшая у нас в качестве младшего техника, то бишь коллектора, была беззаветно влюблена в главного геолога экспедиции Манджиловского, коренного ленинградца, блестящего ученого с большой широкой бородой, умницу, эрудита, добряка, имевшего несколько нервную, экзальтированную супругу, которую он иногда бивал в пьяном безумном состоянии, но зато потом каждое утро плакал перед ее неприступными коленями, и если бы его слезы окаменели, то их можно было бы вставлять вместо алмазов в тысячерублевые золотые перстни, наделав этих перстней не меньше, чем на миллион рублей. Манджиловская преподавала в музыкальной школе, куда зажиточные жители поселка направляли учиться своих детей, чтобы те в дальнейшем были гораздо более образованны, чем их родители, имеющие очень много денег, но весьма далекие от того, что составляет тонус и стержень длительного пребывания человека на Земле, то есть от культуры. Был богат и отец Тани Д. Да и сама она, будучи типичной по Д. Лондону "дочерью снегов", являла собой удивительный пример гармонии человеческой особи с окружающей средой. Метиска с задубевшей красноватой кожей, она с детства привыкла к испытаниям условного Севера, каковым являлась ее родная местность, по условиям оплаты труда приравненная к Заполярью. Привыкла к ночевкам в палатках и на снегу, многокилометровым изнуряющим переходам по сопкам, крытым лишь жестким оленьим ягелем и плитчатыми каменными осколками, рвущими кеды и резиновые сапоги, стрельбе вдаль и влет из различных видов оружия, включая карабин, постановке силков, разделке туш, ощипыванию дичи на морозе, словом, ко всему тому, что диктуется окружающим социумом для выживания натурального человека на производстве и в личной жизни. Однако она непосредственно перед поступлением в геологоразведочный техникум тоже занималась в музыкальной школе и даже добилась определенных успехов в игре на баяне, класс которого и вела Манджиловская в этом учебном заведении.
Сейчас, на протяжении уже стольких прошедших лет, я думаю, что не открою тебе, Василий, какого-либо секрета, если скажу, что экспедиция наша искала, как в фильме "Неотправленное письмо", пиропы, минералы группы гранатов густого кровавого цвета, являющиеся спутниками алмазов и при своем обильном нахождении в шурфах ли, пробитых сезонными рабочими-бичами, или просто в речных шлихах, образующихся от промывки соответствующей породы в деревянном старательском лотке, указывавшие на вероятную возможность залегания в непосредственной близости от места обнаружения алмазных трубок, столь необходимых Державе для последующей промышленной добычи этих неотшлифованных драгоценностей с целью приоритета страны на мировом рынке и дальнейшего облагодетельствования сограждан, последовательного и неуклонного повышения уровня их жизни. Манджиловский все еще был полон энергии, неудачи не обозлили его, не заставили опустить руки, а годы, проведенные в Ленинграде, лишь укрепили в нем веру в счастливую звезду и сладкое будущее всего человечества. Таким, целеустремленным, резким, всегда готовым принять самое правильное решение, но одновременно всегда готовым к дружеской шутке и к тому, чтобы спеть в кругу друзей, аккомпанируя себе на гитаре, я и запомнил его и теперь, на протяжении стольких канувших лет, отчетливо понимаю, что такая девушка, как Таня Д., девятнадцати лет, просто не могла в него не влюбиться, просто это было совершенно исключено, чтобы она, северная, не влюбилась в такого молодца.
А надо заметить, что холостая жизнь большого количества мужчин и женщин вне оседлого дома в значительной степени способствовала романтизации действительных отношений между обоими полами, и животворное облако густого, терпкого флирта окутывало таежные палатки в свободное от работы время. Якут Николаев ночью носил цветы за десять километров по распадку и складывал их у входа в жилое помещение одной дамы - "геофизички", страдавшей близорукостью. Он складывал цветы, улыбаясь, глядел, как ветер чуть-чуть прогибает упругие брезентовые стены палатки, где обитало его божество, и тут же возвращался обратно, чтобы утром, встав вместе со всеми, участвовать в напряженнейшей работе по освоению природных недр Восточной Сибири... Что-то слышал я и о драматической истории начальницы партии Валентины Ивановны Конь, влюбившейся в мальчишку, а две алданские подружки Валя и Тома просто-напросто не вернулись в техникум после окончания второй практики и остались жить в палатках, стирая портянки и варя кашу своим новым друзьям. Любимой присказкой Вали было: "Ну ты, падда-курица!" - а Тома была очень томная.
Не избежал общей участи и я. И у нас с Таней Д. установились какие-то нельзя даже сказать, что романтические, но все же отношения частичной влюбленности, несмотря на то, что оба мы пользовались в обиходе нецензурными выражениями и не переступали того порога дозволенности, который мировая культура рекомендует в случае подобных, практически целомудренных отношений. Однажды мы, увлеченные сбором грибов, ягод, лекарственных растений, углубились в тайгу, и Таня Д. даже легла на спину, хохоча; но я, смеясь, лишь пощекотал придорожной былинкой ее блестящие влажные губы, открывавшие полоску ослепительно белых, чуть прокуренных зубов, и она тоже хрипло засмеялась в ответ, с возрастающим любопытством глядя на меня, ибо внешне я отнюдь не был похож на дурака либо импотента.
А дело в том, что я конечно же знал о ее безнадежной любви к Манджиловскому, знал, что его супруга уже однажды избила ее и мужа в присутствии свидетелей, ни один из которых не отказался бы от своих показаний, если бы кто-то заинтересовался подробностями этой безобразной сцены, которая произошла непосредственно после демонстрации в поселковом Доме культуры фильма "Гранатовый браслет", снятого на киностудии "Мосфильм" по одноименному произведению А. И. Куприна. И, не будучи мелкой душонкой, отнюдь не опасаясь крепкого кулака главного геолога, все же считал себя не вправе вторгаться в чужую устоявшуюся жизнь, тем более что моя практика через две недели заканчивалась и я с замиранием сердца думал о том, как возвращусь в столицу с ее студенческой обстановкой дружбы, культуры и любопытного быта 60-х годов, когда гремели, зажигались и, разогревшись, сгорали ясным огнем многие славные имена, как буквы на пиру.
К тому же в меня была влюблена плаксивая баскетбольная девица из Киева, к которой я однажды по пьянке приставал, а она мне, как пел покойный В. Высоцкий, "отпустила две короткие затрещины", хотя тут же компенсировала свое поведение исполнением похабнейших куплетов про пещеру, где лежала дрянь, которой "кто-то кинул и пошел бежать", аккомпанируя себе стучанием по верхней деке гитары, отчего у нас с тех пор уже установились какие-то отношения, и мой роман с Таней Д. она, подобно Манджиловскому, тоже могла рассматривать, как измену. Однако я совсем не любил ее. Рыхлая и пучеглазая, она мне совершенно не нравилась, и я практически злился, когда видел, что она постепенно вбивает себе в голову что-то касающееся наших отношений, ибо это тут же отражалось на ее продолговатом лице и телячьей улыбке.