Прекрасны ли зори?..
Шрифт:
На восьмой день на каком-то глухом полустанке мы высыпали из вагонов. Со всех сторон вплотную к железной дороге подступала тайга. Глянешь на вершину золотоствольной сосны — с головы слетает кепка. Берёзы уже начали сбрасывать листву. Белоствольных красавиц берёзок и здесь полным-полно. Они мелькают между мшистых тёмно-зелёных разлапистых елей, и кажется, что откуда-то сверху сюда проник луч света. Вот, оказывается, как выглядит тайга, в глубь которой, может, ещё не ступала нога человека. Тишина вокруг. Только слышно, как поскрипывают вековые сосны да хрипло каркает ворона, перелетая с ветки на ветку. А воздух
Раздалась отрывистая команда. Мы построились в длинную шеренгу вдоль состава. Командиры отделений провели перекличку. После этого мы перестроились в колонну.
Нас привели в бараки, которые оказались совсем неподалёку, но были тщательно скрыты за деревьями. Бараки обнесены высоким частоколом. У ворот стоит часовой.
Это был лагерь, где на первых порах обучали новобранцев, которым предстояло нести службу на границе.
Нам с Иваном не повезло: мы попали в разные роты. Здесь были свои порядки, и с нашими желаниями никто считаться не хотел. Видеться с ним мы стали редко.
Мне часто вспоминались слова Халиуллы-абзыя. Он говорил, что для солдата самые трудные — это первые дни. Ешь — вроде бы не наедаешься. Спишь — и вроде бы не высыпаешься. Хорошо, что предупредил меня Халиулла-абзый, не то с тоски и горя, кажется, я помер бы.
Новобранец ещё не солдат. Новобранец станет солдатом, когда привыкнет к трудностям, научится их переносить; когда тревоги по ночам, многокилометровые марш-броски, рукопашные схватки в темноте, меткая стрельба станут его обычной повседневной работой.
Здесь обыкновенные парни вскоре становятся солдатами.
Но солдат — это ещё не пограничник…
Однажды глубокой ночью мы вернулись вконец измотанные с учения. Без сил повалились на койки. Только у меня смежились веки — вдруг тревога. Чтобы одеться и при полном снаряжении выстроиться, даётся всего три минуты. А я и так зол на самого себя — третий день кряду не разлучаюсь со шваброй. Что же это я, думаю, такой недотёпа? Хуже всех, что ли? Пора отвыкать нежиться в постели. И воспоминания о домашнем уюте долой! Спать так спать, не растрачивая на пустые размышления ни одной минуты, отведённой для сна! А при этом одно ухо всегда должно оставаться настороже, чтобы не пропустить возгласа дневального: «Подъём!» Команда эта может раздаться в любую секунду. Ни один из прочих звуков сну не мешает — пусть хоть из пушек палят. Надо себя приучить к этому. Но если дневальный голос подал, я должен тут же стоять на ногах. Раз-два — и готово!
Как только подали команду, я и решил выполнить свои благие намерения. Не успел голос дневального долететь до противоположного конца казармы, я уже отбросил одеяло и, схватив брюки, прыгнул в них обеими ногами сразу, натянул гимнастёрку. Глаза ещё не совсем открылись, а руки работают. Казарма наполнена скрипом коек, шорохом, недовольным бормотанием. Гулко шлёпаются об пол босые ноги ребят, прыгающих с верхнего яруса.
Сидя на полу, натягиваю сапоги. Один сапог по мне, другой почему-то жмёт. Догадываюсь, что чужой надел. Но разбираться уже недосуг. «После физзарядки поменяемся», — думаю. Выбежал во двор и стал в строй. Фу-ты, запарился. Но успел. Успел! Наконец-то сегодня избавлюсь от осточертевшей швабры!..
Взводный делает перекличку.
— Я! — бойко отвечаю, услышав свою фамилию.
Голос у меня звонкий сегодня, радостный. Стою, горделиво выпятив грудь.
Взводный не спеша идёт вдоль строя, внимательно оглядывает каждого. Остановился напротив меня, щурится. Чувствую, ищет, к чему бы придраться. «Что ты уставился? Проходи же!..» — злюсь про себя. А сам лихорадочно гадаю: «Может, ворот забыл застегнуть?» Нет, кажется, пронесло. Взводный пошёл дальше. Я облегчённо вздохнул. И в этот момент резкий голос взводного заставил меня вздрогнуть:
— Красноармеец, у которого обе ноги левые, два шага вперёд!
«Что за нелепая команда? Откуда может взяться человек, у которого две левых ноги?» — думаю и ухмыляюсь. И машинально оглядываю свои ноги.
Тут меня будто кипятком ошпарили! Я впопыхах на правую ногу надел левый сапог своего товарища. Ничего мне не оставалось, кроме как выступить на два шага вперёд.
Заработал ещё один наряд вне очереди.
По правде говоря, это было в последний раз. Больше я чужих сапог не надевал. И нарядов вне очереди не имел.
Миновала зима.
Пришло время, когда нас стали распределять в пограничные части. Мы с Иваном Чернопятко попали на заставу.
Здесь нас учили науке охранять государственную границу. Ивана назначили заместителем командира взвода. А я стал командиром отделения.
По горизонту тянется зубчатая гряда высоких сопок. У каждой сопки своё название — Безымянная, Тигровая, Заозёрная, Сахарная. По утрам, когда светает, они подёрнуты густым туманом. А подножия, куда ещё не просочились зоревые лучи, утопают в синеве. Но едва подует ветерок, туман рассеивается, тает. И перед глазами, будто за раздвинутой волшебной занавесью, раскрывается многокрасочный мир. На покатых склонах сопок голубеют ели, ярко-зелёными тучами возвышаются могучие кедры. Прилетающий оттуда ветерок приносит пряный запах трав и цветов. У основания сопок журчат ручьи, берега которых усеяны сочными ягодами. В тростниковых зарослях прячутся звери и птицы. А поближе к нам — перелески да колышется трава на лугах.
Богата дальневосточная земля. Здесь много озёр, кишащих рыбой. Леса богаты зверьём. На полях сеют рис, пшеницу, сою.
А если заглянуть в земные недра? В них сокрыты и уголь, и руда, и золото.
Своеобразие окрестности, где находилась наша застава, ещё и в том, что море близко. А в берег вдаётся залив Посьет, образуя множество удобнейших бухт и гаваней.
Чудесная земля эта в незапамятные времена открыта русскими землепроходцами и испокон веков принадлежит России.
Однако 20 июля 1938 года посол Японии Сигемицу неожиданно заявил о притязаниях своего правительства на земли, расположенные к востоку от озера Хасан, и потребовал незамедлительного вывода оттуда советских войск.
29 июля, четыре часа дня…
Я со своим отделением отправился в пойму реки косить сено. Река протекала недалеко от заставы, километрах в четырёх-пяти. Лошади идут резво, рассекают грудью высокие травы, в гуще которых мелькают крупные, невиданной красоты цветы. А долину полукружием обступает неровная гряда сопок.
Прибыв к заранее намеченному по карте месту, сложили винтовки в пирамиды и приступили к делу. Зазвенели, запели косы. Мы вытянулись длинной цепочкой и шаг за шагом приближаемся к реке.