Прекрасны ли зори?..
Шрифт:
Я окидываю взглядом местность, по которой могут наступать самураи. Склон испещрён овражками, порос островками невысокого кустарника. Там-сям из травы высовываются крупные валуны. Впереди, метрах в тридцати — сорока от окопов, ночью мы соорудили проволочные заграждения, замаскировали ветками и травой. Но я сомневаюсь, что японцы этого препятствия не заметили. Вероятнее всего, чтобы порвать в клочья наши заграждения, они откроют по ним артиллерийский огонь. И лишь после этого пойдут в атаку… Значит, очень кстати припасти для самураев «гостинцев», которых они не могут разглядеть в бинокль.
Солнце жарит вовсю. Кажется, запекутся мозги. Язык вспух от жажды, прилипает к нёбу. Хоть бы глоток воды! Наверно, каждый думает об этом, но никто не произносит вслух. Каждому ясно: пока не стемнеет, воды взять неоткуда. Только под покровом ночи можно спуститься к озеру и наполнить котелки и фляги. А сейчас надо набраться терпения: дорога каждая минута… Скрипят и лязгают лопаты, натыкаясь на камни, цокают, впиваясь в землю, кирки. Ребята торопятся, работают из последних сил. Через какой-то промежуток времени каждому предстоит пройти испытание. Оно покажет, кто каков. В такие моменты люди познают друг друга и каждый познаёт себя. Случается, иной человек храбрится перед товарищами, при каждом удобном случае себя смельчаком выказывает, а пройти первое испытание в нём не хватает духу.
Сейчас каждый думает, что можно сделать ещё, чтобы выстоять. Я оглядываю в бинокль подножие сопки. У проволочных заграждений ползают, извиваясь между кочками и кустарником, красноармейцы: закладывают мины. И Чернопятко там. Сам руководит этой хитрой работой…
Этими минами можно эффектно воспользоваться, если вовремя заметишь противника. Но всегда бывают непредвиденные обстоятельства. Вдруг самураи вздумают напасть ночью? А в темноте заметишь ли их? Они ведь тоже не дураки, будут стараться как можно ближе подобраться к нашим позициям незамеченными… Придётся всю ночь высвечивать окрестность ракетами. Но хватит ли ракет?
На занятиях лейтенант Терешкин любит повторять, что нет обстоятельств, из которых настоящий солдат не нашёл бы выхода. Говорю себе: «Думай, Гильфан, думай. Иногда смекалка одного солдата решает исход боя…»
Мой взгляд задержался на поблёскивающей в траве консервной банке. Вспомнилось мне, как дядя Родион приспособил пустые жестяные банки на своём винограднике во дворе, чтобы уберечь его от детворы и от птиц. Подвязал их к лозам, вьющимся по проволоке, и от проволоки той до самой веранды длинный-предлинный шнур протянул. Сам сидит на веранде, дремлет или чаёк попивает. Но стоит на виноградник опуститься стайке птиц — дёргает за шнурок: двор тотчас наполняется звоном пустых консервных банок, и птицы ошалело кидаются врассыпную…
А если вдруг банки сами по себе заговорили, значит, тут виноваты мальчишки: спрятались где-то под кустом и обрывают самые спелые кисти. Тут уж за шнур дёргай не дёргай — не поможет. Дядя Родион поднимается и идёт рвать крапиву…
Я даже рассмеялся от этих воспоминаний.
— Ребята! — обращаюсь я к солдатам. — Соберите-ка все пустые банки вокруг!
Парни смотрят на меня с недоумением. Гадают, шучу я или серьёзно.
— Исполняйте приказ! — говорю я.
Бойцы выпрыгнули из окопов, поползли в заросли. Среди кустов и в траве полным-полно этих банок. Ведь мы выбрасывали их после каждого завтрака, обеда и ужина. Бойцы приносят по нескольку банок, с шумом кидают на дно окопа. На меня поглядывают с недоумением. Чувствую, не по душе им моё поручение. Пришлось объяснить, что я задумал. Не прошло и пятнадцати минут, как они собрали все до одной банки вокруг.
Наполнили ими мешки и поползли к подножию сопки. Осторожно подвешивали мы к проволочным заграждениям наши банки — словно ёлку блестящими шарами украшали. Слегка качнул я проволоку для пробы — гремят, милые!
Уже начали сгущаться сумерки, когда прибыли парторг Иван Мошляк и начальник погранотряда полковник Гребенник Кирилл Ефимович. Они внимательно осмотрели наши позиции, справились у бойцов о настроении. Полковник предупредил: ни в коем случае не открывать огня до тех пор, пока противник не перешагнёт границу.
— Не подведём! — пообещали мы.
Парторг был ростом с меня, невысок, смуглый и с синими, как васильки, глазами. Бойцы его знали как непоседу и заправского шутника. Поэтому, как только он присел на ящики с патронами и закурил, вокруг него тотчас сгрудились пограничники. Оттуда уже доносились весёлый голос Мошляка и взрывы хохота. Парторг умел при необходимости нехитрой шуткой поднять у людей настроение.
Мы с полковником Гребенником стояли у края бруствера и разглядывали в бинокль вражескую сторону. Однако через несколько минут ночь скрыла от нас всю местность.
— Отделком Батыршин, для защиты государственной границы нашей социалистической Родины вы на своём участке хорошо постарались. Спасибо, — сказал полковник.
— Служу Советскому Союзу! — отчеканил я, вытянувшись и отдавая честь.
Полковник пытливо посмотрел на меня и улыбнулся.
Спустя полчаса Гребенник и Мошляк уехали.
«Эх, товарищ полковник, ты бы нам сейчас побольше гранат подбросил да подкрепление прислал — бойцы бы тебе спасибо сказали. Вон деревня Хомуку на вражьей стороне уже не вмещает вооружённых до зубов самураев. А нас всего-навсего одно отделение…» Я только подумал об этом. Но вслух не сказал. Знал, что, если бы Гребенник располагал дополнительными силами и боеприпасами, прислал бы.
Наше положение ещё понадёжнее, чем у соседей. По соседству с нами, восточнее озера Хасан, окопался пост лейтенанта Махалина. Их всего-навсего одиннадцать человек. К тому же позиции Махалина слегка выдвинуты вперёд — они ближе нас к японцам. Кто знает, может, самураи только делают вид, что сосредоточили внимание на нашем участке. Они коварны. И вместе с тем не надо быть особым стратегом, чтобы понимать: над местностью господствует тот, кто владеет нашей высотой — сопкой Заозёрной. Видимо, и самураи помнят об этом. Поэтому и выставили против нас крупные силы.
К утру со стороны моря подул влажный ветер, нагнал густой туман. Сопки обволокли космы облаков, будто перебинтовали их раны, развороченные кирками и лопатами. Не видно ни зги. То и дело связываюсь с соседями по телефону. У них тоже пока всё спокойно. Пока…
Постепенно начало рассветать. Сквозь туман просачивался сероватый свет. Вдруг прилетевший ветер донёс до моего слуха странный шорох. Это не было схоже с шелестом сухого камыша. Да и рассыпчатый гравий на склонах сопок под осторожными шагами тигра хрустит иначе. И топот оленя тоже мы научились распознавать. Шорох донёсся и стих. Может, мне показалось? Но мои товарищи тоже напряглись, вытянули шеи — прислушиваются. Тревожно переглядываются.