Прелесть
Шрифт:
— Ну, если эта хреновина — рекламный трюк, — проговорил шериф, — намну же я кому-нибудь бока.
— Я уверен, что это не рекламный трюк.
— Почему вы не известили меня сразу? Утаить задумали?
— Мне как-то не пришло в голову, что нужно сообщить вам, — сказал ему Питер. — Я ничего не собирался утаивать.
— Вы недавно в наших местах, что ли? — спросил шериф. — Вроде бы я вас раньше не видел. Я думал, что знаю всех.
— Я здесь три месяца.
— Люди говорят, что хозяйством вы не занимаетесь.
— Правильно, — ответил Питер.
Шериф ждал объяснений, но Питер молчал. Шериф подозрительно рассматривал его при тусклом свете лампы.
— Может, покажете нам это летающее блюдце? Питер, которому шериф уже порядком надоел, сказал:
— Я скажу вам, как найти его. Перейдете за коровником через ручей…
— Почему бы вам не пойти с нами, Шайе?
— Слушайте, шериф, я же объясняю вам дорогу. Будете слушать?
— Ну конечно, — ответил шериф. — Конечно. Но почему бы вам…
— Я был там два раза, — сказал Питер. — И люди сегодня ко мне все идут и идут.
— Ну ладно, ладно, — сказал шериф. — Говорите, куда идти. Питер объяснил, и шериф с двумя помощниками ушел. Зазвонил телефон.
Питер поднял трубку. Звонили с той самой радиостанции, сообщения которой он слушал.
— Скажите, — спросил радиорепортер, — это у вас там блюдце?
— Почему у меня? — сказал Питер. — Впрочем, что-то такое есть. Шериф пошел посмотреть на него.
— Мы хотим послать нашу телепередвижку, но прежде нам надо убедиться, что это не липа. Не возражаете, если мы пришлем?
— Не возражаю. Присылайте.
— А вы уверены, что эта штука еще там?
— Там, там!
— Хорошо, может, тогда вы мне скажете…
Питер повесил трубку только через пятнадцать минут. Телефон зазвонил снова.
Это был звонок из «Ассошиэйтед Пресс». Человек на другом конце провода был осторожен и скептичен.
— Говорят, у вас объявилось какое-то блюдце? Питер повесил трубку через десять минут. Телефон зазвонил почти сразу.
— Маклеланд из «Трибюн», — сказал усталый голос. — Я слышал какие-то враки…
Пять минут. Снова звонок. Из «Юнайтед Пресс».
— Говорят, у вас приземлилось блюдце. А человечков маленьких в нем нет?
Пятнадцать минут.
Звонок. Это был раздраженный горожанин.
— Я только что слышал по радио, будто у вас опустилось летающее блюдце. Кому вы голову морочите? Вы отлично знаете, что никаких летающих блюдец нет…
— Одну минуту, сэр, — сказал Питер и выпустил трубку. Она повисла на проводе, а Питер пошел на кухню, нашел там ножницы и вернулся. Он слышал, как разгневанный горожанин все еще пилил его, — голос, доносившийся из раскачивающейся трубки, был какой-то неживой.
Питер вышел из дома, отыскал провод и перерезал его. Когда он вернулся, трубка молчала. Он осторожно положил ее на место.
Потом
Утром он отправился гулять и увидел машину. Он положил на нее руку, и она дала ему подарок. Потом дарила еще и еще.
— Прилетела машина, раздающая подарки, — сказал он в темноту.
Умный, продуманный, тщательно разработанный первый контакт.
Контакт с людьми при помощи знакомого им, понятного, нестрашного. Контакт при помощи чего-то такого, над чем люди могут чувствовать свое превосходство. Дружелюбный жест… а что может быть большим признаком дружелюбия, чем вручение подарков?
Что это? Кто это?
Миссионер?
Торговец?
Дипломат?
Или просто машина и ничего больше?
Шпион? Искатель приключений? Исследователь? Разведчик? Врач? Судья? Индейский вождь?
И почему эта штука приземлилась здесь, на этом заброшенном клочке земли, на лугу его фермы?
И с какой целью? А с какой целью чаще всего прибывают на Землю все эти странные вымышленные существа в фантастических романах?
Покорять Землю, разумеется. Если не силой, то постепенным проникновением или дружеским убеждением и принуждением. Покорять не только Землю, но и все человечество.
Радиорепортер был возбужден, журналист из «Ассошиэйтед Пресс» возмущен тем, что его приняли за дурачка, представителю «Трибюн» было скучно, а тот, что из «Юнайтед Пресс», просто болтун. Но горожанин рассердился. Его уже не раз угощали историями о летающих тарелках, и это было слишком.
Горожанин разозлился, потому что, замкнувшись в своем маленьком мирке, он не хотел никаких беспокойств, он не желал вмешательства. У него и своих неприятностей хватает, недоставало еще приземления какого-то блюдца. У него свои заботы: заработать на жизнь, поладить с соседями, подумать о завтрашнем дне, уберечься от эпидемии полиомиелита.
Впрочем, диктор сказал, что положение с полиомиелитом, кажется, улучшается: нет ни новых заболеваний, ни смертных случаев. И это замечательно, потому что полиомиелит — это боль, смерть, страх.
«Боль, — подумал он. — Сегодня не было боли. Впервые за много дней мне не было больно».
Он вытянулся и застыл под одеялом, прислушиваясь, нет ли боли. Он знал, где она пряталась, знал то место в своем теле, где она укрывалась. Он лежал и ждал ее, полный страха, что теперь, когда он подумал о ней, она даст о себе знать. Но боли не было. Он лежал и ждал, опасаясь, что одна лишь мысль о ней подействует как заклинание и выманит ее из укромного местечка. Боль не приходила. Он просил ее прийти, умолял показаться, всеми силами души старался выманить ее. Боль не поддавалась.