Прелести
Шрифт:
На эстраду поднялась смуглая, коротко стриженая певица. Пела на английском, закрыв глаза и ритмично покачивая бёдрами.
— А что, Стёпа твой с Федяевым давно знакомы?
— Не то чтобы давно… — Вадим наморщил лоб. — Видимо, Федяев Стёпе нужен зачем-то. Он, в принципе, просто так ничего не делает. Федяев — «карась жирный», известный коммерсант. Стёпа любит таких обхаживать. Вообще-то, Федяев с криминалом старается не якшаться, по крайней мере, публично. Имидж бережёт. Короче, не знаю…
Певица
Через некоторое время моего товарища опять позвали за столик к «серьёзным людям». Вадик задержался там минут на двадцать. Назад пришёл в ещё более «приподнятом» настроении, видимо, «серьёзные люди» хорошо наливали. Не присаживаясь за столик, он наклонился ко мне и «выдал»:
— Тебя, это … Как бы … В общем, спеть просят.
— Что?
— Спеть просят, — Вадим произнёс это, как нечто само собой разумеющееся.
— Кто просит?
— Ну, как кто? — он обернулся в зал. — Сам знаешь.
— КупЫла мама конЫка, а конЫк без ноги, — я откинулся на спинку кресла и поднял глаза на посыльного. — А если не получится?
— Как хочешь… — Вадим выпрямился и пожал плечами, — скажу, что поэт-песенник объелся мороженного и осип.
Оркестр наигрывал джазовые композиции. Певичка ушла и больше не появлялась.
— Погоди. Что петь-то?
— Да на твоё усмотрение. Что самому больше нравится.
— А как я с оркестром договорюсь?
Мой друг криво ухмыльнулся:
— Это не Ваши заботы, молодой человек. Со всеми, обо всём уже договорились, — и, понизив голос, произнёс. — Только вначале речь толкни позаковыристее и, главное, пафоса, пафоса побольше. Они это любят.
Пафоса было много. Едва объяснив пианисту, что же именно предстоит играть, я взял в руку микрофон и, глядя исподлобья, чётко проговаривая слова, произнёс заранее заученную (разумеется, для другого случая) речь:
— Иногда, когда становится трудно идти вперёд, мы, взвалив на свои уставшие плечи груз пережитого, делаем один резкий шаг назад в прошлое. Лишь на мгновение остановившись и выпрямившись, мы сбрасываем на землю всю тяжесть давившего на нас груза и возвращаемся в настоящее. Возвращаемся, оставляя за спиной… Нет, не пустоту. Оставляем наши радости и горечи, победы и ошибки, любовь и ненависть. Оставляем с одной целью — идти дальше. Идти навстречу нашей конечной цели. Идти навстречу свету.
Публика, не прекращая жевать, устремила единый подвыпивший взор в сторону эстрады.
Я подал знак рукой аккомпаниатору и начал:
— Каждый день под окошком он заводит шарманку. Монотонно и сонно он поёт об одном…Опытный музыкант легко подыграл начальным фразам, а вскоре полностью уловил гармонию переделанной мелодии известной вещи Вертинского.
— Ты усталый паяц, ты смешной балаганщик. С измождённой душой, ты не знаешь стыда…На открытое место перед эстрадой вышла одна, только одна пара и закружилась в нарастающем ритме вальса. Перед последним, третьим, куплетом пианист, как договаривались, произвёл модуляцию.
— Может это пророк или просто обманщик? И в какой только рай нас погонят тогда?Одинокая пара кружила между мной и притихшим залом, и была в этом какая-то странная торжественность. Торжественность на грани крика…
— Замолчи, замолчи, замолчи, замолчи, Сумасшедший шарманщик — Твои песни нам лучше забыть навсегда, Навсегда, навсегда.Я поблагодарил Маэстро и зал и под аплодисменты сошёл со сцены.
— Ну, ты могёшь! — Вадим долго тряс мою руку. — Сильно! Пойдём, тебя ждут.
Стёпа просто буркнул: «Привет», а хорошо, примерно как Вадик, поддатый Федяев протянул руку: «Фёдор Степанович» и добавил:
— Люблю артистов. Особенно хороших (я, по всей видимости, попал в разряд последних). Твой друг обмолвился, что ты сам песни сочиняешь. Сейчас свою спел?
— Почти… — «Уклончиво» ответил хороший артист.
— Раньше я здесь тебя что-то не видел. Ты не москвич?
— Нет. Из Сибири. К другу приехал.
— Сибиряк, что ли?
— Да, вроде.
— Ну, давай тогда выпьем.
Выпили. Федяев закусил и кивнул головой в сторону оркестра:
— Музыкой серьёзно занимаешься?
— А что, в этой жизни есть смысл заниматься чем-то всерьёз? — попытался заглянуть в его глаза, но тут же отвёл взгляд в сторону.
— Музыкой, наверное, стоит. Хотя… — он покосился на Стёпу, — это всё философия. Чем в Москве занимаешься?
— Пока живу.
— Хорошо сказано, — Фёдор Степанович рассмеялся и поглядел на своих охранников. Те тоже натянуто заулыбались.
— Пока… Все мы живём от «пока» до «пока». Как ты в микрофон сказал? Идти навстречу свету. Так, вроде?
— Так.
— Нет, ты не думай плохого, я тебя не подначиваю, мне действительно песня понравилась, я бы с удовольствием ещё послушал, — он немного помолчал. — А в Сибири чем занимаешься? Музыкой? Или тоже, «пока» живёшь? — и тут же махнул рукой, — Не хочешь, не отвечай. Попоёшь ещё?