Преломление. Обречённые выжить
Шрифт:
– У Захарова дочь Агрия Робертовича служит, – поправил я. – А я – у Марка Исааковича Рабиновича.
– Кто таков? Не слышал ни разу. Какой-нибудь районный театр, наверное?
– Да, именно районный, – подтвердил я. – Район ЦВА.
– И где ж такой? Не припомню.
– Центрально-Восточная Атлантика.
– Что, и там играют? – не понял Фарада.
– Ещё как играют! Особенно в Мавританской зоне. Трал закинут, через час – сорок тонн скумбрии. Успевай только шкерить.
– А Рабинович при чём тут? – удивился Фарада.
– А он у нас капитаном.
– А-а-а! Так вы моряк?! Моряков ни разу не играл. Фактура
– Сё-ёма! – послышалось из ближайшего к нам кабинета, завешенного сморщенной тёмно-синей материей. – Пропускаешь! Мы уже за твою «Таганку» выпили. Теперь давай за Любимова, а потом, наконец, и за тебя.
Сёма сделал губы буквой V, извинился и пробурчал:
– Затянули, гады, не хотел. Теперь приходится отдуваться. Вот оно – бремя славы! – И быстрым боковым шагом юркнул в кабинет, откуда были слышны голоса и звон посуды.
Через минуту за сморщенной занавеской дружно запели:
Уно, уно, уно, уно момента,Уно, уно, уно комплимента…Мы с Атрием Робертовичем под аккомпанемент навязшей у всех в зубах песни пошли на последнюю запарку. Как он выразился – «чистым паром». Это когда без веника, с коротким заходом и после окончательной помывки. Потом – холодный душ и пол-литра жигулёвского.
– Дорожи этим моментом, – сказал мне Агрий Робертович, поднимая кружку с пивом. – Он никогда не повторится.
Фарада из кабинета уже не выходил, слышен был только его голос. Пиво было кислым, с быстро оседающей пеной и недостаточно холодным. За занавеской что-то говорили про Высоцкого, про Караченцова, про Горбачёва и Ельцина.
И всё было у нас ещё впереди.
Извивы моды в стиле «а-ля Петрович»
Наш учитель физкультуры и тренер секции юных футболистов Петрович не утруждал себя поисками дефицитных кроссовок. Ему просто повезло: кто-то из родителей его подопечных привёз тренеру в подарок китайские белые суперкеды «Два мяча», достать которые в те времена было практически невозможно. «Два мяча» – это мечта каждого школьника или студента Советского Союза в конце 60-х.
Петрович эти кеды почти не снимал – был в них и в спортивном зале, и в нескончаемой сутолоке города, и в школьных классах, и на стадионах во время тренировок и футбольных матчей. Было подозрение, что он в них и спать ложился. Но поскольку этого никто не видел, то последнее предположение всё-таки оставалось на уровне гипотезы, тем более что жена Петровича эту гипотезу не подтверждала.
В итоге уже через полгода кеды потеряли свой натуральный белый цвет и приобрели «натуральный» буро-землистый. Никакие стирки или чистки зубным порошком не помогали, и в один удобный момент, когда жена в большом эмалированном тазу проваривала в ядовито-красном анилиновом красителе свою старую битловку, Петрович бросил туда и любимые кеды.
Результат превзошёл все ожидания: бурый брезентовый верх кедов приобрёл густой бордовый цвет, а битловка пошла разводами самых причудливых форм, размеров и оттенков – от слегка розового до густо-малинового в крапину.
Вероятно, с этого момента и начался отсчёт времени для моды на яркие цвета. Но мало создать культовые вещи – их ещё надо продемонстрировать публике, запустить в массы на уровне подсознания, а потом уже сделать предметами вожделения.
Культовые вещи пока в единственном варианте были уже готовы: бордовые кеды вместе с живописной битловкой жены ждали своего звёздного часа в спортивной сумке Петровича. Жена посмеялась: «Раз ты такой умный, тренируй детей теперь в том, что сам и сотворил».
– А почему бы и нет, – по-спортивному отразил удар муж, – в нашем деле важна не форма, а содержание. До Олимпийских игр пока далеко. А тренировать детей можно даже в бордовых кроссовках и цветастой водолазке.
– В битловке… – поправила жена.
Когда дети в первый раз увидели Петровича в столь необычной форме, пошли смешки и шушуканья. Но потом привыкли и на новую одёжку Петровича не обращали внимания. Тем более что тренер он был классный: его футбольная команда стала призёром района и метила в чемпионы. А это было главным.
Как-то раз Петрович пришёл на педсовет в своём, ставшем привычным, спортивном виде: бордовых кедах на босу ногу, узких «тренингах», доходивших ему до щиколоток, и в пятнистой битловке с высоким, закатанным у подбородка воротом.
Педагоги встретили коллегу непроизвольным возгласом удивления, граничащего с затаённым восторгом.
Петрович оценил ситуацию, смутился и стал оправдываться:
– Товарищи, не обращайте внимания на мой «гарнитур». Куда-то пропал ключ от шкафчика с одеждой, пришлось идти вот так, не переодеваясь… – И он, оттянув в сторону «тренинги», как клоун на манеже, раскланялся перед достопочтенной публикой, сопроводив поклон пронзительной трелью судейского свистка.
Учительница по пению от восторга захлопала в ладоши, но на первом же хлопке осеклась и стала откашливаться в платочек, чтобы как-то сгладить конфуз и смущение. Появление физрука в столь экстравагантном виде произвело сногсшибательное впечатление. Особенно на даму из гороно, присутствующую на педсовете по случаю вручения Петровичу грамоты за лучшую тренерскую работу среди школ района. Оттого ждали его с особым нетерпением.
Поискав свободное место, Петрович сел рядом с учительницей пения, довольно молодой и привлекательной. Единственно, что её портило, так это очки в пластмассовой оправе с выпуклыми объёмными линзами, делавшими её глаза похожими на глаза лемура. Когда Петрович обосновался рядом, учительница сняла очки, порозовела от смущения и превратилась просто в красавицу. Тренер это сразу оценил. И тут же признался шёпотом, что если бы не был женат, то прямо сейчас предложил бы ей руку и сердце. Наша красавица ещё больше зарделась и деликатно высморкалась в кружевной платочек. Петрович же, положив ногу на ногу, случайно задел впереди сидящего учителя химии.
На что химик, обернувшись всем корпусом, наставительно заметил:
– Эдуард Петрович, если вы надели красные штиблеты, то это не значит, что ими нужно пинать кого-то в спину.
– Это не штиблеты, – обиженно поправил футбольный тренер, – а кеды «Два мяча», по незнанию покрашенные анилиновым красителем.
– Предполагаю, что по химии у вас была двойка, – едко заметил химик.
Петрович хотел было уже возразить, что не двойка, а твёрдая тройка, но в это время дама из гороно, корпулентная женщина, одетая по неписаным номенклатурным правилам в синий кримпленовый костюм, встала из-за стола и прогудела, как туба из духового оркестра: