Преломление. Витражи нашей памяти
Шрифт:
– Я профессор Эльчин Искендерзаде, известный азербайджанский поэт, – представился он. – Вот моя авторская книга, – и протянул мне тонкую брошюру, сшитую двумя скрепками, на которой чёрными буквами на бело-красном фоне значилось имя автора. – Хочу вам её подарить, – заявил он мне, – и даже сделать дарственную надпись. А вас, в свою очередь, я очень попрошу подписать вот это письмо. И вас тоже, – обратился он к моим соседкам.
С его губ по-прежнему не сходила улыбка. Мы прочитали шапку письма, где стояло обращение в Нобелевский комитет рассмотреть заявку на предоставление Нобелевской премии по литературе всемирно известному азербайджанскому поэту, профессору и т. д. Ниже располагался перечень уважаемых литераторов с
– Между прочим, – продолжал профессор, – меня знают далеко за пределами Азербайджана. Мои книги были переведены и издавались в более чем 30 странах. Сам я из Карабаха, из древнего азербайджанского города Шуша. Этот город взрастил десятки великих соотечественников. Ведь не случайно именно в этом благодатном крае родился азербайджанский композитор Узеир Гаджибеков, гениальная поэтесса Натаван, легендарный певец Полад Бюльбюль-о-глы. Помните? «Быть может, ты забыла мой номер телефона, быть может, ты смеёшься над верностью моей». А я просто не мог родиться в другом месте. Шуша – это родина гениев… Ну и, наверное, всем уже давно понятно, чей Карабах. Здесь двух мнений быть не может.
– Быть ему нобелевским лауреатом, – язвительно заметила редактор журнала «Север» и поставила свою роспись в письме.
В итоге или не дошло оно до Нобелевского комитета, или не хватило нужного количества подписей, или нарушена была форма подачи, но в списках нобелевских претендентов я никогда не встречал нашего «гениального» Эльчина с загадочной улыбкой Чеширского кота.
Людмила Межиньш, детский поэт, прозаик и по совместительству наш секретарь, всё время подталкивала меня, чтобы я обратил внимание на Елену Пиетиляйнен, сидевшую от меня по правую руку. Банкет шумно продолжался. На импровизированной сцене поочерёдно выступали представители всех художественных направлений в литературе. Читали стихи, произносили спичи, пели. Валентин Устинов пел что-то народное, Пеленягрэ в третий раз исполнял свою песню про давние, почти забытые в России вечера… Людмила спровоцировала меня пригласить Пиетиляйнен на танец под «пеленягрэвские вечера».
– Это тебе шанс опубликоваться в «Севере», – агитировала она. – Наговоришь ей бочку арестантов, подаришь свою книгу про Антарктиду, она заинтересуется темой, напечатает. Журнал известный, ходовой. Главное – дать себя запомнить.
– Так Антарктида – это же не север, а юг, – стал рассуждать я, – какая между ними связь?
– Какая разница, – не унималась Людмила, – условия одни и те же: там снег и здесь снег, там белые медведи и здесь – тоже. Главное – тема.
– Чего-то я белых медведей в Антарктике не встречал.
– Не встречал, так встретишь ещё. Надо пробиваться в серьёзные журналы. Давай!
Я пригласил Пиетиляйнен потанцевать под Пеленягрэ. Танцевать я с детства не любил, но здесь нужда и случай. В процессе танца спросил Пиетиляйнен о её трудной миссии и о том, как она управляется с такой ответственной задачей, как издание литературного журнала. А в конце пропел вместе с исполнителем:
Пускай всё сон, пускай любовь – игра,Ну что тебе мои порывы и объятья,На том и этом свете буду вспоминать я,Как упоительны в России вечера.Не знаю, что она приняла на свой счёт, но удочку я закинул. После банкета зашёл к ней в гости
– Это интересно! – с показным восторгом сказала редактор популярного журнала. – Вот вам моя визитка, свяжемся по электронной почте. На завтра я договорилась с женой Виктора Бокова, что они меня примут на интервью. Пришлось долго уговаривать её, потому что Боков очень плохо себя чувствует. Дом их здесь недалеко, на окраине Переделкино. Попробую его разговорить. Ведь это легенда нашей поэзии.
– И прозы тоже, – добавила Межиньш.
– Пять лет лагерей не отвратили его от литературы, – продолжила Пиетиляйнен. – Стихи Бокова, переложенные на музыку, стали воистину народными песнями: «Оренбургский пуховый платок», «На побывку едет молодой моряк», «Гляжу в поля просторные»… Пеленягрэ по сравнению с ним конъюнктурщик, правда одарённый. Этого у него не отнимешь.
Озвучивая тему, Люда запела грудным голосом:
На побывку едетМолодой моряк,Грудь его в медалях,Лепты в якорях.– Вот именно, – подтвердила Пиетиляйнен, – кто так ещё напишет? Если интервью удастся, опубликую в первом же очередном номере. Здесь одно имя чего стоит.
Так оно и вышло. Интервью состоялось, публикация не заставила себя ждать. А наши договорённости забылись, замусолились во времени. На моё письмо с вложенным в него рассказом про охоту на медведя ответа я не получил. Для Пиетиляйнен прежде всего имеет значение не тема, а имя. И своё имя она не забывает: в каждом номере журнала, как правило на первых страницах, обязательно присутствуют стихи Елены Пиетиляйнен. В этом, кстати, ничего плохого нет. Но и хорошего тоже. Существует внутренняя редакторская этика: если ты редактор коллективного сборника, журнала или альманаха, то максимум, что можешь себе позволить, это вступительная или обзорная статья, и не более. Но, как говорится, хозяин – барин.
Елена Пиетиляйнен после интервью с Виктором Боковым покинула Переделкино, уехав в свой Петрозаводск. На подоконнике своего номера она оставила и мою трёхсотстраничную книгу с дарственной надписью, и наш в муках рождённый альманах «Светоч», и детскую книгу Людмилы Межиньш «Иринин пластилин», удостоенную премии имени Петра Ершова.
В том же, 2009 году ушли из жизни и Сергей Михалков, и Виктор Боков. Они были почти одного возраста: одному было 96, другому – 95. Один оставил после себя Гимн России, другой – «Оренбургский пуховый платок».
На экваторе двух эпох
По наказу товарища Сталина
Несколько эпизодов из жизни Дормидонтыча
– Дело было ещё до войны. Приближались праздники – 20-летие Октябрьской революции. 37-й год. Не хухры-мухры. Я работал тогда сварщиком у Оскарыча…
– А Оскарыч – это кто? – спросил напарник по игре в козла.
– Евгений Оскарыч Патон – директор Института электросварки имени своего же имени. В Киеве тот институт находится. А я в нём с самого основания. С 34-го года. Мальчонкой пришёл туда из ФЗУ. Из фабрично-заводского училища, если расшифровать. Рука у меня была твёрдая, глаз меткий. Для сварщика два необходимейших качества. Впрочем, как и для снайпера. Недаром в войну в особом снайперском батальоне служил. Фрицев щёлкал как орехи. Но это отдельная история.