Премьер-министр (= Президент)
Шрифт:
Четверо государственных дея!елей, еще не зная, будут ли они играть, пересекли лужайку по направлению к платанам и обнаружили там посыпанную гравием аллею с большой каменной плитой, на которой министр финансов стал устанавливать кегли.
– Попробуем?
Об этом эпизоде никогда не писали в газетах. В течение целого часа, а может быть и дольше, люди, только что решившие судьбу франка и участь миллионов, играли в кегли, сначала как бы нехотя, а затем со все большим увлечением.
На другой день через четыре часа после открытия биржи в кабинете
– Секунду, пожалуйста.
И, обратившись к своему шефу, прибавил:
– Лозе-Дюше хочет лично говорить с вами...
– Алло!
– Это вы, господин Премьер-министр? Премьер-министр сразу почувствовал в голосе директора Французского банка какое-то замешательство.
– Извините меня за вопрос, который я хочу задать вам: я полагаю, вы никому не сообщали о решении, принятом нами вчера? Вы случайно не упоминали о нем, когда говорили, например, по телефону с Ас-кэном?
– Нет. А в чем дело?
– Я еще ничего точно не знаю. И пока могу говорить лишь о слухах. К моменту открытия биржи мне сообщили о некоторых довольно подозрительных действиях...
– Со стороны какого банка?
– Этого еще не удалось установить... Слишком рано... Меня информируют каждые четверть часа... Разрешите снова позвонить вам?
– Я буду все время у себя в кабинете...
В половине третьего на рынок были выброшены государственные ценные бумаги стоимостью более чем на тридцать миллиардов. В три часа Французский банк был вынужден скупать их через подставных лиц, чтобы избежать полного краха.
Телефонные переговоры между Лозе-Дюше, министром финансов Аскэном и председателем Совета министров не прекращались. Возник вопрос, не следует ли отложить задуманную операцию. Вследствие неожиданных спекуляций, предвидеть которые было невозможно, девальвация уже не могла дать ожидаемых результатов.
Но идти на попятный было теперь опасно, так как это могло вызвать панику.
Премьер-министр был смертельно бледен, когда дал наконец сигнал к началу операции. Он чувствовал себя примерно так же, как командующий армией, который начинает сражение, заранее зная, что оно наполовину проиграно.
Но это уже не было кровопусканием, затрагивающим более или менее одинаково всех французов. Осведомленные лица не только избежали его, но к тому же получили чудовищные прибыли за счет мелких и средних вкладчиков.
Во время всех переговоров Шаламон находился в кабинете Премьер-министра. Он был так же бледен, как и его шеф, и, стоя у письменного стола, непрерывно курил сигарету за сигаретой, зажигая новую после нескольких нервных затяжек.
В ту пору он еще не был толстым. Карикатуристы часто изображали его в виде ворона.
Через несколько минут продавцы газет станут с громкими криками продавать на бульварах экстренные выпуски. Телефонистки президиума Совета министров, министерства финансов и Французского банка не успевали отвечать на звонки.
Премьер-министр сидел в своем огромном кабинете с резным панно, постукивая карандашом по бювару и устремив пристальный взгляд на какой-то узор ковра, висевшего на противоположной стене.
Когда он наконец встал, его движения напоминали движения автомата.
– Сядьте, Шаламон.
– Голос его прозвучал непреклонно, бесстрастно, размеренно, как звук машины.- Нет. Не там. За мой письменный стол, будьте любезны.
Он зашагал по кабинету, заложив руки за спину.
– Возьмите перо, лист бумаги... Тогда-то он и продиктовал, продолжая расхаживать взад и вперед с опущенной головой, заложив руки за спину и время от времени останавливаясь, чтобы подыскать точное выражение.
"Я, нижеподписавшийся, Филипп Шаламон..." Было слышно, как перо скользит по бумаге. Шаламон прерывисто дышал, один раз у него даже вырвался стон, похожий на рыдание:
– Я не могу...
Но ледяной голос оборвал его:
– Пишите!
И Премьер-министр продиктовал все до конца.
IV
– Вы думаете, - скептически проговорил Эмиль, - кто-нибудь решится приехать в такую погоду?
Было без пяти десять Полчаса назад лампочки слабо загорелись, будто хотели воскреснуть, но, вспыхнув два-три раза, вновь погасли. Немного позднее вошел Эмиль и спросил:
– Что господин Премьер-министр думает делать ночью?
И так как старик не мог сразу сообразить, чем вызван вопрос Эмиля, тот пояснил:
– Я насчет света... Я сходил в лавку и купил самый маленький ночной фонарь, который там нашелся, но, боюсь, он все-таки будет гореть слишком ярко...
Уже много лет старик спал при свете маленькой электрической лампочки особой модели, за которой посылали в Париж. Доктора настояли на этом после одного прискорбного случая, из-за которого Премьер-министру довелось пережить чувство глубокого унижения.
Долгое время Гаффе и Лалинд настаивали, чтобы сиделка не уходила ночевать в деревню, а неотлучно находилась в Эберге и спала на раскладной кровати в одной из комнат нижнего этажа, например в кабинете или в пресловутом туннеле.
Он наотрез отказался от этого, и профессор Фюмэ, к которому они вынуждены были наконец обратиться с просьбой, чтобы тот помог им убедить старика, неожиданно посоветовал ни в коем случае больше к Премьер-министру не приставать.
Фюмэ понимал, что для человека, который никогда не прибегал к чьей-либо помощи и больше всего ценил свою независимость, постоянное присутствие сиделки явится как бы сигналом к полной капитуляции.
Уже то, что его шофер утром и вечером превращался в камердинера и помогал ему раздеваться и ложиться в постель, было для Премьер-министра достаточно неприятно Ведь он никогда не соглашался делать кого бы то ни было свидетелем интимных подробностей своей жизни.
– Если мне понадобится помощь, я всегда смогу позвонить, - сказал он тогда, указывая на звонок в форме груши, висевший у его изголовья.