Премьер-министр (= Президент)
Шрифт:
– Он никого не пошлет...
Затем, после некоторого раздумья:
– Он приедет сам...
Но тут же спохватился, так как был в этом далеко не уверен. Когда ему было сорок или пятьдесят лет, он считал свои суждения о людях непогрешимыми и высказывал их без колебаний и без жалости. В шестьдесят лет он уже иногда сомневался, а теперь, когда ему минуло восемьдесят два года, понимая, как трудно разобраться в людях, лишь старался составить себе о ком-либо из них правильное, но не всегда окончательное мнение.
Несомненно было одно: на предложение главы государства Шаламон не ответил отказом. Он попросил дать ему время для размышлений. Это еще не означало, что он намерен переступить запрет, который налагал на него бывший шеф.
Следовательно, Шаламон надеялся...
Тихий треск, раздавшийся снаружи - по всей вероятности, ветер сломал ветку, - показался Премьер-министру подозрительным, и хотя он уже закончил обход, который производил каждый вечер, все же встал и прошел через кабинет Миллеран, где горела настольная лампа, слабо освещая две соседние комнаты.
Он вошел в наиболее отдаленную от спальни комнату, где стояли книги, которые он никогда не открывал. Здесь хранились редкие издания и книги с посвящениями авторов, преподнесенные Премьер-министру.
Он не был библиофилом и никогда не покупал книг из-за роскошных переплетов или оттого, что это редкие издания. Он воздерживался от каких бы то ни было страстей и причуд, от каких бы то ни было "hobby" *, как говорят англичане, не занимался ни рыбной ловлей, ни охотой, не увлекался никаким спортом; красоты природы, морские и горные пейзажи, так же как и литература, живопись, театр, оставляли его равнодушным. Всю свою энергию он сосредоточивал - как это пытался делать в подражание ему и его ученик Шаламон - на государственной деятельности.
Он не хотел стать отцом семейства, был женат всего лишь около трех лет, и, хотя у него бывали любовницы, довольствовался тем, что они дарили ему очаровательный, изящный отдых, а порой и немного нежности, но сам он оказывал им взамен лишь мимолетное снисходительное внимание.
Легенды, которые ходили о его любовных похождениях, отнюдь не соответствовали истине, особенно во всем, что касалось Марты де Крево, "Графини", как ее называли в те времена и как друзья продолжали ее называть после ее кончины.
Доведет ли он до конца свои заметки, свои истинные мемуары, исправляющие ошибочное о нем представление, или оставит, не заботясь ни о чем, нетронутым тот образ, который создавался постепенно и успел прочно утвердиться в умах людей?
* "Hobby"-любимое занятие или развлечение (англ.).
Прежде чем нагнуться к книжной полке, он задернул занавески на окнах, так как ставни по его распоряжению закрывались снаружи только после того, как он ложился спать. Когда они были закрыты, он чувствовал себя как бы отрезанным от всего мира и, случалось, в глубокой тишине прислушивался к порой неправильному биению своего сердца, как к некоему постороннему звуку. Однажды он слушал его с особым вниманием, так как ему показалось, что оно перестало биться.
"Приключения короля Позоля" стояли на своем месте. Это было роскошное издание, иллюстрированное довольно эротическими рисунками. Художник прислал ему книгу со своим посвящением в ту пору, когда Премьер-министр возглавлял правительство. Несшитые тетради японской бумаги вкладывались вместе с гравюрами в футляр из серого картона.
Догадаются ли после его смерти пересмотреть одну за другой все эти книги, прежде чем отправить их в зал Друо для распродажи с аукциона?
Его дочь, насколько он ее знал, никогда не открыла бы их. Ее муж тоже. Может быть, они оставят себе на память кое-какие произведения, но, во всяком случае, не "Приключения короля Позоля", так как иллюстрации, конечно, их испугают.
Его забавляла мысль о том, что документы первостепенной важности после торгов могут случайно попасть в руки людей, которые даже подозревать не будут об их существовании.
Для того чтобы спрятать исповедь Шаламона, написанную лихорадочным почерком на бланке президиума Совета министров, он выбрал книгу Пьера Луиса совсем недавно, когда решил перепрятать этот документ в другое место. И остановился на "Короле Позоле", так как его поразило сходство короля Беотии, каким его изображал художник, с разжиревшим Шаламоном.
Он выбирал и другие тайники, столь же неожиданные и часто забавные. Что же касается его знаменитых "настоящих" мемуаров, то это не было цельное и законченное произведение в отдельных тетрадях, как думали все, а лишь заметки, объяснения и поправки, мелким почерком написанные на полях трех томов его официальных мемуаров. Но он использовал для этого не французское издание, а американское, которое стояло на полках рядом с переводами на японский и другие языки.
Документ, который он искал, находился на своем месте, между сороковой и сорок первой страницей. Чернила на нем успели уже потускнеть.
"Я, нижеподписавшийся, Филипп Шаламон..."
Он вздрогнул, услышав какой-то шорох, и с видом провинившегося школьника поставил книгу на полку. Но это был Эми и, он готовил ему на ночь постель и не мог видеть его из спальни.
Может быть, Эмиль удивился, не застав его в кабинете, и заглянул к Миллеран? Если так, то не показалось ли ему странным, что Премьер-министр чем-то занят в самой отдаленной полутемной комнате?
Пытался ли Шаламон позвонить сюда из Парижа?
Или он уже выехал? В таком случае, несмотря на ужасную погоду, не позже чем через три часа будет здесь.
– Мари просит разрешения пойти в деревню... Он ответил равнодушно:
– Пусть идет.
– Она говорит, что ее мать, наверное, родит сегодня ночью...
У Мари было уже шесть или семь братьев и сестер. Он не знал точно, сколько именно, ведь это не имело никакого значения. Однако он поинтересовался:
– Как они дадут знать врачу? Ближайший врач жил в Этрета, и вызвать его по телефону было невозможно.
– Принимать будет не врач, а Бабетта...
Он не спросил, кто такая эта Бабетта. Он просто хотел предложить свой автомобиль. Но раз они не нуждались в этом...