Премьер. Проект 2017 – миф или реальность?
Шрифт:
Лекарств, как и следовало ожидать, пугающе не хватало. Первого мая, если не ошибаюсь, мы приняли решение о закупке их за рубежом. Пятого мая продавцы уже были найдены, и лекарства начали поступать в страну.
Я позволю себе сделать небольшое отступление от хронологии событий. Только что было сказано о закупке лекарств. Подобные решения принимались и по приобретению техники за рубежом: роботов, специальных кранов, химических реагентов и т. д. И за все это надо было платить валютой. Затратили примерно 60 миллионов инвалютных рублей, или по тогдашнему курсу 100 млн. долларов.
Меня угнетал и возмущал неприкрытый цинизм западного «цивилизованного» общества. Оно не только не оказало материальной поддержки, но даже сочувствия не выразило. К нам относились в то время как к прокаженным. И только отдельные организации, специалисты и предприниматели предложили свою помощь.
Несколько позже в беседе с премьер-министром Швеции И. Карлссоном я выразил недоумение.
— Вы на Западе должны благодарить нас, — сказал я. — Никто и никогда не застрахован от планетарных катастроф, в том числе и в ядерных делах. Наша страна и народ испытали весь этот ужас, но мы и накопили бесценный опыт, который нужен всем, всему миру. То, что произошло у нас, — это наш крест, а то, что Запад стоял в стороне в то время, — дело вашей совести.
…Не люблю руководить только из начальственного кресла, как это у нас принято. Всегда хочу своими глазами видеть то, что делается. Информация из Чернобыля шла непрерывным потоком. Вряд ли тогда хоть кому-то могло прийти в голову что-нибудь скрыть. Но информация — это лишь документы, телефонные разговоры… Меня же какая-то тревога не оставляла, точила, не уставая: все ли мы знаем, все ли верно делаем? А тут — как раз 1 мая — Лигачев, он входил в Оперативную группу Политбюро, подошел ко мне с теми же сомнениями. Решили на следующий же день вылететь в Киев. Соблюдая субординацию, сообщили о нашем решении Генеральному секретарю. Он немедленно и активно нас поддержал: езжайте, мол, на месте все увидите.
Честно говоря, я ждал, что он — глава партии и государства — тоже захочет полететь с нами. Но никакого такого желания он даже не высказал. Даже в виде предположения не высказал…
Отвлекаясь от хода событий, хочу сам себе вопрос задать: почему Горбачев проявил такую странную личную пассивность? Почему он так и не был в горящем Чернобыле? Почему он не приезжал в «горячие точки», когда они и впрямь становились таковыми? Ни в Карабах, ни в Тбилиси, ни в Сумгаит, ни в Баку, ни в Вильнюс…
Ведь он с первых же дней своего правления усиленно и не без успеха лепил свой собственный образ любимца народа. Шел к людям, говорил с ними прямо на улицах, хотя, честно, разговоры эти довольно скоро приелись своей магнитофонной однообразностью. Он не боялся пресс-конференций. Он легко чувствовал себя под направленными в упор телеобъективами. Он умел и хотел нравиться всем.
А тут — как что, так в кусты… Ведь любому ясно, сколько людских симпатий вызвало бы его даже краткое — пусть на несколько часов — появление в том же Чернобыле! Сколько, к слову, уверенности прибавило бы оно и самим чернобыльцам! Вон столь влюбленная в Горбачева «железная» Маргарет Тэтчер — она ж ни одного ЧП в Великобритании не пропустила: на месте авиакатастрофы или на расстрелянной улице Белфаста — везде появлялась ее хрупкая фигурка. Ее — женщины!
Тем более что ведь было однажды, когда в Башкирии взорвался газопровод, протянутый рядом с железной дорогой, и взрыв унес сотни жизней, десятки судеб искалечил. Ведь тогда Горбачев после моей информации сам вызвался лететь со мной к месту катастрофы! Почему же только однажды?
Кстати, когда мы с Лигачевым прилетели в Киев, то оказалось, что ни Первый секретарь ЦК Компартии Украины Владимир Васильевич Щербицкий, ни его ближайшие соратники за эти уже долгие дни ни разу не удосужились побывать в зоне бедствия! Нас ждали? Единственной из высшей власти, побывавшей до нас в зоне, была Валентина Семеновна Шевченко — Председатель Президиума Верховного Совета республики. Видно, женщины быстрее откликаются на беду.
Мы, повторяю, прилетели. И тут же пришлось отказаться от посещения Киева и настоять на немедленной поездке в Чернобыль. И лучше — побыстрее.
Однако побыстрее не получилось. По дороге останавливались в тех экологически чистых населенных пунктах, куда вывезли часть жителей Припяти. Вопросов с их стороны было, естественно, много. Но отмечу факт, который сейчас может и удивить: явственное ощущение спокойствия. Сегодня не без горечи думаю: спокойствие — дитя как раз незнания. Взрыв был внешне страшен, но одномоментен. Главная опасность входила в жизнь людей медленно, неуклонно, но абсолютно невидимо. Незаметно. Людям еще только предстояло осознать беду.
Помню старушку, которая искренне жаловалась мне: «Такую хорошую картошку пришлось бросить! Хотела хоть мешок взять — не дали, «грязная», говорят. А какая ж она грязная? Картошка и картошка…» Впрочем, может, эту старушку я не в тот раз встретил, может, в следующий мой приезд. Да какая разница. Сколько людей и поныне у нас не понимают, недооценивают угрозу радиационного заражения! Одни теперешние коммерческие операции с радиоактивными материалами чего стоят!
Штаб Правительственной комиссии осел в здании райкома партии. Нас уже ждали. Об обстановке коротко рассказали Щербина, Легасов, Майорец, Велихов, председатель Госгидромета Израэль. Потом медики выступили, химики о своих проблемах, а вернее, об общих.
Легасов в воспоминаниях абсолютно прав: мы во всем ориентировались только на мнения специалистов. Но был вопрос, который предстояло решить именно нам. Мне. На стол легла крупномасштабная карта, на которой нанесена была неровная, уродливая клякса — Зона опасного радиоактивного поражения, откуда следовало эвакуировать жителей. Если ткнуть иглой циркуля в точку с надписью «Чернобыль» и провести окружность радиусом в 30 километров, то самые длинные и тонкие «языки» Зоны уперлись бы в нее. Правда, в очерченном круге оставались и не попавшие в Зону места, где уровень радиации, по представленной информации, позволял жить…
Все ждали решения. Ошибиться нельзя было.
— Эвакуировать людей будем из тридцатикилометровой зоны.
— Из всей? — переспросил кто-то.
До этого спорили, предлагали: давайте не станем торопиться, еще раз уточним границы Зоны. Их же все-таки с некоторым запасом определяли. К тому же вертолетная радиационная разведка — а иной там нельзя было провести — не самая точная.
Всегда любил поговорку: семь раз отмерь… Увы, но в тот момент она не подходила к ситуации. Времени не оставалось семь раз отмерять, следовало торопиться. Экономить, выгадывать на эвакуации, на здоровье людей — этого я ни понять, ни принять не мог. Лучше перестраховаться, а то как бы потом не просто дороже, а хуже для людей не вышло…