Прения сторон
Шрифт:
Но никто не обиделся. А Саша похлопал Ильина по плечу:
— Браво, брависсимо, браво, брависсимо!
«Он пьян, — подумал Ильин, — или притворяется пьяным».
— Нет, — сказал Касьян Касьянович, — не для того мы собрались, чтобы посочувствовать. А для чего — молчок! Правильно я говорю? — спросил он с той веселой энергией, которая когда-то в молодости так привлекала Ильина.
— Но мне кажется неразумным держать хозяина дома в неведении, — сказал Штумов серьезно.
— Давайте, давайте, Василий Игнатьевич! — хором кричали мушкетеры.
Ильин снова налил коньяку, но пить не стал.
— Что еще случилось? — спросил он Пахомову.
— А сейчас узнаете, дорогой товарищ, если вы только всех нас не разыгрываете и действительно ни о чем не ведаете.
— Позвольте мне, Женя, — сказал Штумов, — дать вам, моему старому ученику и коллеге, один дружеский совет: как бы ни развертывались события на процессе, в котором вы участвуете, — а порой события развертываются весьма драматично не только для подсудимого, но и для адвоката, — никогда не уходите до конца заседания. Вот и сегодня прокурор в самом конце заседания огласил заявление одного… одного малого по фамилии Терентьев, — сам он почему-то величает себя Полем, — двоюродного или троюродного племянника Сторицына. Судя по этому заявлению, ваш подзащитный дважды с его помощью передавал деньги Сторицыну, и не маленькие. Этот Поль, не скажу грамотно, но весьма красочно изложил сюжет, а Окуненков сразу заявил ходатайство о допросе этого самого Поля в суде. После допроса племянника Сторицын все признал. Аржанов был бессилен. Ну-с, решением суда Сторицын был взят под стражу. Ваш же Калачик… вот на кого было жаль смотреть! Однако на прямой вопрос Окуненкова он тоже вынужден был признать, что на предварительном следствии дал правильные показания об участии Сторицына в хищении, что же касается его устного заявления на суде об оговоре, то он от него, как и следовало ожидать, отказался.
— И тысяча комплиментов адвокату Ильину! — вставил Саша. — Теперь тебе ясно, почему никогда не следует уходить до конца?
— Что ж вы молчите, — спросила Пахомова Ильина. — Вам молчать вроде не полагается…
Ильин и сам понимал, что молчать больше нельзя. Кажется, в самый раз вздохнуть: «Ну, братцы, спасибо! Честно — не ожидал!» Ведь теперь всем стали понятны мотивы, по которым Калачик отказался от своего адвоката, словом, полная реабилитация, как говорится, все по местам! Но Ильин все молчал и молчал; такая чугунная усталость навалилась на него, такая тяжесть легла на сердце…
Все подняли рюмки, чтобы чокнуться с именинником, и первым потянулся Касьян Касьянович.
— А вы за какую команду болеете? — негромко спросил Ильин.
— Я? Я за спорт в целом!
— Да вы что, святой? — спросил Колтунов. — А «Спартак»?
— «Спартак»? Ну, «Спартак» — это «Спартак», — вздохнул Касьян Касьянович. — Ты же знаешь, Женя, лично я не верил в корыстную заинтересованность Сторицына. Готов повиниться: ты видел дальше.
— Прикажешь и мне перед тобой повиниться? — засмеялась Иринка.
— Нет уж, кто Фома неверный — так это я! — сказал Саша.
— Лично я сержусь на себя, — продолжал Касьян Касьянович. — Не сумел разглядеть Сторицына.
— Бросьте, ей-богу… — сказал Колтунов. — Почему вы его должны были разглядывать? И контора эта не ваша…
— Знакомство небольшое, верно. Вместе на банкетах сидели…
— Так и ручаться не надо было! — крикнул Ильин.
Касьян Касьянович ласково на него взглянул:
— Кто в наше время за кого может ручаться — разве что я за тебя, а ты за меня!
И тотчас, словно поднятая какой-то волной, между ними встала Иринка:
— Я должна при всех сделать тебе выговор. Мы тебя ждали, приготовляли тосты. Наконец-то: здравствуйте, ваше величество, а у его величества физиономия постная-препостная!
— Да уж, физиономия, прямо скажем, перекореженная, — сказала Пахомова. — Жаль, конечно, пропала хорошая защита, но…
— И какая речь! — подхватил Саша. — Дачи, машины, уровень жизни — в самый раз было бы это сейчас двинуть!
— Ну, уж тут ничего не попишешь, — сказал Васильев. — Надавили на вашего Булкина, или как его там…
— Кто, кто надавил? — крикнул Ильин.
— Как это кто? — изумился Касьян Касьянович. — Сторицын и давил. Он на Василия Васильевича, Василий Васильевич на меня, как на лучшего друга трудящихся, я вроде на тебя пробовал, а ты…
— Да этот Калачик и сам теперь не рад, — сказал Слиозберг. — У меня в практике был такой невероятной силы случай.
— Миша, ты что? — остановил его Колтунов. — Ночь. Нам сейчас по рюмке — и по домам. Тебя твоя Фаня с фонарями ищет.
— Случай, можно сказать, больше комический, чем трагический…
— Миша!
— Дайте же человеку прорваться!
Слиозберг стал рассказывать про какой-то невероятной силы случай из практики, все слушали и смеялись, а Ильин молчал и думал. Он пытался найти в себе то счастливое упоенье борьбой, которое он чувствовал час назад в кафе и потом в метро, но внутри было пусто. И только рука еще саднила, и эта небольшая боль напоминала ему мечты о поражении. И как-то так выходило, что пришлось бы ему стоять в обороне — нашлось бы и упоенье, нашлась бы и борьба, а теперь, когда ему ничего не угрожает, то и ввязываться ни во что не надо, и терзать себя и других просто незачем.
«А что, если рассказать сейчас о бюллетенчике Мстиславцева и об «ахинее»? — подумал Ильин. — Но что это даст? Никто не слышал его разговора с Касьяном Касьяновичем: пылесос все заглушил, да и бюллетенчик был с глазу на глаз, ничего сейчас не получится, кроме грубого, нелепого скандала. При Иринке?»
— Конечно, многое зависит и от нашего брата хозяйственника, — резюмировал Касьян Касьянович, выслушав Слиозберга и отсмеявшись. — Ирина Сергеевна, разрешите еще коньячку, как говорится, двадцать капель при болях…
Штумов взял свою рюмку и подсел к молчавшему Ильину:
— Женя, я вас не узнаю… Понимаю, что вы кое-что сегодня пережили…
— Я? — переспросил Ильин. — Да, я, кажется, сегодня действительно кое-что пережил…
— Много, много зависит от хозяйственника, — продолжал Касьян Касьянович, закусывая любимым пирожком. — Случается еще, что именно наш брат хозяйственник для пользы дела ищет лазейку…
— Ваш брат хозяйственник, а ваша сестра бесхозяйственница, — сердито сказала Пахомова. — Посмотрим, как еще все повернется. Окуненков — это ум!