Преодоление игры
Шрифт:
— Не сомневайтесь, Любовь Борисовна, я все сделаю, — согласилась Валя.
Как и полагается, она поехала к Тане, взяла ее документы и по всем требованиям оформила дело для подачи на начисление пенсии. Даже сама отвезла его и сдала в собес. Обо всех этапах работы Валя докладывала мне по телефону.
Но получить пенсию Таня так и не успела, не знаю, что помешало этому. Скорее всего, она, уже сильно болея, не открыла пенсионный счет в банке. А летом следующего года мне позвонила женщина, та самая подружка, что удивляла Таню разгадыванием снов, и попросила собрать людей на Танины сороковины. Я оторопела! Оказывается, Таня отошла в мир иной в мае 2004 года. Ее отпевали в нашем соборе, а я находилась рядом и ничего не знала об этом. Как жаль.
На поминки собралась почти вся наша группа, был, конечно, и Танин муж Анатолий. Из Воркуты приехала дочь Юля, была и весьма крепкая Танина мама, красавица и умница. Она–то и рассказала о болезни и последних минутах Таниной жизни.
На следующий день после сороковин родственники и мы, самые близкие друзья, были на Таниной могиле — помянули, спели ее любимые песни.
Я никогда не забываю Таню, прекрасную своей прямотой и доверчивостью, решительным и мужественным характером, нелукавостью, умением идти до конца по избранной дороге. Нелегкую жизнь она прожила, хотя начинала успешно и уверенно. Порой мне кажется, что ее жизнь могла быть иной, более счастливой, более спокойной и благополучной. Но кто или что виной тому, что сложилось так, а не иначе?
Целебное внимание
Не прошло и года с тех пор, как не стало папы, а я, стойко державшаяся при нем, как–то медленно и совершенно незаметно для себя разболелась — впала в тяжелую мнительность. Уже к поздней осени того же 2001 года мне пришлось в который раз ложиться в отделение неврозов к Анне Алексеевне Хохолевой [39] , принимать довольно сильное лечение против наседающих фобий. Там я, можно сказать, распоясалась и под прикрытием лечения всецело отдалась скорби — одним духом написала поэму и часть воспоминаний о папе. Короче, набрала материал на посвященную ему книгу. Конечно, это все успешно выводило из меня боль утраты и таким образом избавляло от нее, но и подогревало сопутствующую болезнь — все в мире двойственно. Тем более что я старалась еще и для мамы, всячески выражая ей сочувствие, в словах и действиях, в поступках, чем предоставляла возможность скорее освоиться с мыслью, что папа ушел в прошлое, и теперь ей надо жить в другом ритме — спокойном и размеренном.
39
Анна Алексеевна Хохолева — врач–психотерапевт, заведующая отделением № 32 (неврозов) Областной клинической психиатрической больницы.
После лечения недомогание отступило. Ушли навязчивые мысли о болезни и скорой смерти. Это позволило выписаться из больницы и последние месяцы перед 19-м января отдать подготовке мероприятий в честь папиной памяти. Задумка была пространная, в план входило: посещение нашими гостями папиной могилы и проведение там видеосъемок; панихида — заупокойное богослужение с молитвенным поминовением папы и в уповании на милосердие Божие прошением ему прощения согрешений и блаженной вечной жизни; концерт с военными и папиными любимыми песнями, со стихами и воспоминаниями о нем; наконец просто задушевные поминки по народному обычаю.
Возможно, если бы я не бередила свои раны, то рецидива не наступило бы. Но я не могла поступить иначе, думать только о себе. Мама очень хотела провести поминки и ждала от меня инициативы и сценария, как всегда оригинального и запоминающегося. Да и обстоятельства складывались для этого как нельзя более удачно, они позволяли легко организовать невиданное в селе событие, где о папе вспомнил бы и высказался каждый желающий. Мы постарались переломить традицию и сделать из него не олицетворение скорби, а праздник благодарности папе за жизнь, посвященную нам, своим друзьям, сотрудникам, односельчанам, этому прекрасному белому свету.
Сейчас я удивляюсь, как мне это удалось, ведь пришлось немало потрудиться и понервничать. Для проведения встречи мало было составить план, что и как делать. Надо было организовать съемочную группу областного телевидения и транспорт для ее перевозки, из разных мест собрать вместе своих поющих подруг детства и юности для исполнения песен, школьников и родных для декламации стихов, воодушевить стареньких папиных сотрудников для выступлений, пригласить местного батюшку с певчими. Не просто оказалось найти помещение для проведения встречи, собрать других наших родных и знакомых и морально приготовить их к новой форме выражения чувств в годовщину памяти человека.
После этого события я на телевидении работала над фильмом о папе, а дальше привезла его в село и устроила показ для всех желающих в несколько сеансов у нас дома. Люди приходили смотреть — кто на себя, кто на других, а кто хотел познакомиться с новой формой поминок. Являлись прямо с работы, голодные и уставшие, и мне хотелось создать для них хороший вечер с ужином и отдыхом. Я это перечисляю затем, чтобы подчеркнуть напряжение, в котором жила и эмоционально, и физически.
Но вот все осталось позади. Незаметно за этими хлопотами истаяла зима, появилась капель, над просторами земли запрыгали солнечные зайчики, проклюнулась весна. Мы с мамой снова готовились к ремонту. Еще в последнее папино лето мы оклеили обоями комнаты, коридор и веранду. В лето после папиного ухода мама с правнуком Алешей занималась покраской оконных рам и крыши, белила дом снаружи. И вот снова приходилось переклеивать обои в коридоре, испорченные поломкой отопительных труб, а также надо было обновить их в веранде и покрасить там потолок, заодно доклеить обоями кладовку. Да и забор требовал ремонта и покраски. Почти весь май ушел на эти работы. Домой, к мужу, я вернулась с усталостью в мышцах, зато немного отдохнувшая душой, надышавшаяся ароматами цветущей степи, воздухом детства. Казалось, я была в хорошей форме.
Но с постепенным спадом активности ко мне начали возвращаться нестерпимо навязчивые фобии. Я уже не проводила время в магазине — мою работу там прервала папина болезнь и смерть, а затем необходимость часто и подолгу бывать у мамы, и я решила не возобновлять прежней деятельности. Там уже справлялись без меня, и меня это устраивало. Теперь я на весь день оставалась дома одна и могла заниматься полюбившимися делами. Но вот беда — при этом не было у меня возможности обороняться от мыслей, а они приходили толпами, настырно и мрачно терзая нервы, оставляя по себе эмоции страха и обреченности. Давняя депрессия, задавленная лечением и моей волей, сейчас снова поднимала голову, рисуя будущее черными красками и убивая радость жизни. Постепенно я скатывалась в еще более тяжелую душевную бесприютность, чем прежде. С той разницей, что теперь я не стремилась к смерти, а с острой тоской боялась ее и страдала, неотвязно полагая, что мой час пробил.
Это было невыносимо. С одной стороны, я настоятельно жаждала убедиться, что ошибаюсь и со мной все хорошо, но, с другой стороны, я боялась прикоснуться к себе и осмотреть те места, которые беспокоили воображение. И не только сама этого не хотела делать, но не могла заставить себя обратиться к специалистам, чтобы они сказали свое слово.
Сначала беспокоила правая нога, где на внешней стороне голени обнаружился довольно большой в диаметре, но невысокий подкожный бугорок. Я вспомнила, как белила кухню, стоя на шаткой лестнице, как лестница пошатнулась и я, балансируя на ней, ударилась обо что–то именно этим местом. Это было еще при жизни папы, в его последнее лето, когда мои мысли были заняты не собой. Естественно, я забыла об ушибе, не причинившем мне видимого вреда.
Вскоре после этого мы поехали на морской пляж в Алупку, и тут, раздевшись, я нашла на правой голени багровый синяк. Опять вспомнилась побелка кухни, неустойчиво стоящая лестница, полученный ушиб. Светить таким сомнительным украшением перед отдыхающими было неудобно, и все же я то и дело подставляла травмированное место солнечным лучам. Наконец через неделю морская вода, целебный воздух и солнце сделали свое дело — синяк исчез. И вот почти год спустя я на этом месте обнаружила шишку.
Неимоверно мучаясь страшными подозрениями, не находя себе места от них, я волей–неволей негативным образом влияла на Юру, самого близкого мне человека. Ему было тяжело находиться рядом со мной, я это видела. Но как я могла избавить его от столь тягостной участи? О том, чтобы исчезнуть из жизни, я уже не думала, никакого подобного импульса внутри меня больше не возникало. И все же я на все смотрела глазами человека обреченного, прощающегося с солнцем, и говорила так, будто каждой моей фразе суждено стать последней. Я носила в душе море трогательной нежности к мужу и океан горечи, что должна расстаться с ним. Меня ни на минуту не отпускали мысли о своих последних часах. То тут, то там я оставляла для Юры прощальные записки и плакала. Потом, понимая, что этим нанесу ему травму, вынимала их из тайников и уничтожала, постоянно опасаясь, что не все нашла и где–то остались мои признания и сожаления о вечной разлуке.