Преодоление игры
Шрифт:
— В твое прошлое, — ответил мне тот, из тени которого она сотворилась.
Первый собеседник тем временем стегнул моего коня по крупу, и конь, прямо с места взяв разбег, пошел вперед уверенной рысью.
Не оглядываясь, я ехала и ехала в полном одиночестве. Сколько прошло времени, сказать трудно. Но вдруг слева я почувствовала налетающие порывы ветра. И только тогда заметила, что третий из всадников, который все время молчал, теперь несется сбоку от меня. Понукая коня, он обогнал меня, прокричав на ходу:
— Мы еще встретимся–я–я! — голос его тонул в расстояниях, а скоро и он сам растворился впереди.
Я напряженно всматривалась в удаляющуюся фигуру, стараясь лучше разглядеть ее.
Вихри ветра, клубящиеся за спиной этого всадника, свистящие, словно живые, напугали, но и очаровали меня, вовлекли следовать за ним. Я попала в мощную струю воздуха, которая, как отдельное течение, возникла в кильватере проложенного им маршрута. Меня окатил несказанно свежий запах проснувшихся полей, надвигающихся озоновых ливней и сотрясающих мироздание гроз. Мир начал просыпаться. Поступь коня обрела уверенность и твердость. Земная поверхность сама отталкивала от своей тверди создаваемую нами тяжесть, сохраняя и мне, и коню силы. Продвижение сделалось более быстрым и легким.
Мелькающая впереди фигура ускользала от взора, рассмотреть ее никак не удавалось, хотя я до боли напрягала зрение. Вскоре мой взор и вовсе уткнулся в облако окутывающего его сияния, которое ощутимо плотнело. Чем дальше уходил этот странный всадник, тем сильнее сиял ореол вокруг него. Наконец, сияние захватило весь горизонт, взорвавшийся определенностью очертаний, словно там заполыхало столкновение неудержимых начал, диких и необузданных, невиданных и неизведанных. В причудливой пляске сверканий и блеска, происходящих на прорезавшемся краю земли, появилось нечто ослепляющее окончательно, навсегда и невозвратно поражающее непостижимостью.
До сих пор продвигавшаяся без ориентиров, начисто отсутствующих вокруг меня, но еще как–то, до ряби в глазах обозревающая пустынные и однообразные окрестности, теперь я совсем ослепла. Исходящие от разлитого впереди зарева потоки света почти парализовали меня, инерция движения, пульсирующая в одеревеневшем теле, растворилась в безразличном сомнении: а надо ли.
Но вот проникнувшее в меня сияние взорвалось тысячью острых ошеломлений, превратившихся в живое море замешательства, завладевшего всеми каналами восприятия. Ничему не повинуясь, я забыла не только текущий миг своей жизни, но и момент ее далекого начала, замерев лишь массой прислушивающейся материи, в которой уже побеждалось безразличие и сомнения, неопределенность и самотечность.
Клубы огня и света, сосредоточившиеся в непостижимом далеке, стали медленно отрываться от земли, а затем плавно и величаво, словно происходило разделение галактик, подниматься в небо. Там этот сплав настоящего и будущего — бушующего и сверкающего, притягивающего и испепеляющего — пульсируя и гремя, постепенно сжимался, излучая окрест ощутимую бесплотью благодать. Уходя выше и выше, сгусток запредельных явлений становился меньше, зато резче и очевиднее обозначались его контуры.
Наконец, высоко под куполом небес, где–то над видимыми мирами, затмевая светила и туманности, воссияла огромная пульсирующая звезда нового мироздания, обозначающая мои ориентиры и цели движения. Раскаляясь, она перемежалась полосами света и тени, а остывая, разливалась ровным притягивающим мерцанием.
И тут в умытой новизне линий родился горизонт, разом определились его манящие линии, восстановились утраченные ранее приметы времени и пространства. И где–то в мистической досягаемости переливалась красками и звучала сочетаниями звуков жизнь.
От нестерпимого желания скорее попасть в нее, сконцентрировавшегося болью в беспомощно трепыхающемся комочке меня, я проснулась.
Этот сон во всех деталях повторился в жизни, о чем написано в новелле «Сбывшееся пророчество».
3. Сон на книжной ярмарке
Весна 1994 года… Еще есть работа, жизнь продолжается и даже кажется оживленной и сносной. Хотя падали и падали производства, волнами выбрасывая людей на улицы и медленно перекрашивая розовые мечты глупцов в серую беспросветность. Зримо наступал крах прежних спасительных устоев, и интуиция подсказывала, что это необратимая тенденция. Верить в это не хотелось, а думать об улучшении не успевалось — сказывалась нечеловеческая усталость последних лет. После ушедшего на дно государства нас всех закручивало и затягивало в возникшую над ним воронку — приходилось мощно сопротивляться, чтобы оставаться на плаву в мощных течениях. Куда уж тут было думать о лучшем? Сопротивление изматывало силы, напряженное время продолжалось.
С началом весны я усиленно занималась здоровьем свекрови, которая сильно жаловалась на неопределенную хандру, все время твердила, что ей надо встряхнуться и тогда ее самочувствие улучшиться. Она была мастером наживать себе огорчения. Чтобы пояснить все перипетии и нюансы наших с ней отношений и понять указания вещего сна, о котором идет речь, надо вернуться на четверть века назад.
Итак, ее младший сын неожиданно заявил, что намерен жениться. И это при том, что Анатолий, старший, еще не был женат. Да еще на ком жениться? На своей соученице, сельской девчонке без связей и достатка. А ей так надоело жить в нищете, и она так стремилась пристроить свои чада в денежные дома! С этой целью давно присмотрела в невестки единственную дочь богатой четы Гузовых, что жили на одной лестничной площадке с ними, — Бэлы Иосифовны, преподавателя торгового техникума, и Льва Моисеевича, доцента металлургического института. К этим заносчивым соседям с высоким еврейским статусом, соблюдающим чистоту крови, безродным людям нечего было и мечтать подступиться, если бы не проблемы, возникшие с их наследницей. Во–первых, она родилась до слезного сожаления похожей на отца, в одном лице соединяющего черты коня и кролика. Рыжая, кудрявая, как овца, с крупным бесцветным лицом и выгоревшими дымчатыми глазами, она была просто страшненькой. Но имелось и другое, нечто похуже внешности, а именно: ее отец нес на себе явные следы вырождения — сухорукость и конское копытце, а значит, передал и ей свои подгнившие гены. Инку, так звали соседскую дурнушку, спасти и удержать в племенном статусе могла только свежая кровь, пусть хоть сколько угодно безродная.
Одним словом, моя будущая свекровь ждала первого шага со стороны Гузовых или хотя бы намека. И дождалась. Они в конце концов заговорили о ее сыновьях, осознав, что Инке не светит выйти замуж за принца.
Ульяна Яковлевна сразу же гордо вскинула голову и поджала губы.
— У меня дорогие мальчишки, — сказала вроде в шутку — Да и норовистые, несговорчивые.
— Это у вас Толя такой, только мы на него не посматриваем. Нам Юра нравится, мальчик тихий и спокойный. Или вы плохо думаете о нашей Инне?
— Ну что вы? У вас замечательная девочка, и я в принципе не против, но подумать все же надо.
А что тут думать, когда ко всему можно привыкнуть? Вон Притикины, что живут этажом выше, вообще своего Яшку женили на хромоножке, и ничего — все живы.
И вот тебе этот «мальчик тихий и спокойный» учудил!
А ведь не раскроешь же ему всю правду про ее уговор с Гузовыми! Хоть для наблюдательного человека она и была на виду, эта правда. Гузовы, дабы закрепить договоренность и задобрить будущую свояченицу, вызволили их из коммуналки и поселили в свою отдельную двухкомнатную квартиру. Сами же ушли в их трехкомнатную коммуналку, где одну комнату занимала древняя старушка. Ну, правда, со временем они старушке нашли другое место и забрали ее комнату себе. И тут еще стоило бы разобраться, действительно ли им нужен был Юра или завуалированное сватовство являлось лишь поводом для улучшения жилья. Но факт есть факт, договоренность о браке Инки с Юрой была прозрачно скреплена сделкой с квартирами.