Преодоление
Шрифт:
Иван посмотрел на высотомер: без малого две тысячи метров. Для штопора маловато. Но для срыва и вывода из него достаточно. Посмотрим, как это у .него получится.
Машина лезла вверх последние метры. Скорость упала уже ниже нормы, но прямой опасности падения пока не было, и, видимо, это понимал старший лейтенант, так как не уменьшал отклонение педали руля поворота.
"С нами чертова сила!" - подумал Иван и, пересилив не ожидавшего его действий Хохоню, двинул педаль управления рулем поворота вперед на всю длину ноги. И задержал ее.
Подчиняясь рулю, "Ил", как стреноженный
– Хохоня, выводите! Я управление не держу!
Ответа не последовало.
Сохатый посмотрел вперед и удивился. Голова и плечи летчика были необычно низко опущены. Через лобовое стекло передней кабины Иван хорошо видел землю.
"Не смотрит на землю. Не видит штопора, - мысль Сохатого работала стремительно.
– Надо выводить самому".
Сохатый взял управление и хотел поставить рули на вывод, но рычаги оказались зажатыми намертво. Сил у Ивана не хватило.
– Хохоня, выводи из штопора!
Летчик молчал.
– Брось управление, я выведу!
В ответ - ни слова. Иван снова попробовал рули - зажаты.
Мелькнула злость на себя за эксперимент, на Хохоню за его испуг. Иван понял, что Хохоня сейчас не играет, а на самом деле испугался. Остолбенел, парализован, в шоке. И если он сам не выведет летчика из этого состояния, то они погибнут оба, или ему надо прыгать с парашютом.
Изловчившись, Сохатый дотянулся до передней кабины и что было силы ударил Хохоню кулаком по правому плечу. Ударил еще раз по спине, между лопаток.
– Брось управление!
Миг - и Сохатый услышал свободу педалей и ручки управления. Враз поставил рули на вывод и посмотрел на высотомер.
– Сидите тихо! Не мешайте мне. Высоты хватит.
Машина послушно перестала вращаться, и Сохатый, передвинув педали в нейтральное положение, расслабил напряжение ног. В пикировании самолет понесся к земле. Торопиться выводить в горизонтальный полет теперь уже не рекомендовалось, надо было набрать побольше скорость, чтобы вывод из пикирования получился спокойным и надежным, обеспечивающим уход от земли боевым разворотом вверх.
Машина пикировала, а Сохатый с удивлением слушал своими ногами дрожь педалей управления. Дрожали они не сами по себе, а передавали испуг Хохони, у которого дрожали ноги.
Иван пощадил самолюбие летчика, как ни в чем не бывало заговорил:
– Внимание! Выводим из пикирования на высоте сто метров. Так! Делаем вместе боевой разворот и восходящую спираль, пока не наберем три тысячи метров. На высоте берете управление и самостоятельно выполните с прямолинейного полета срыв в штопор. Времени до этого момента много еще. Рассказывайте, как будете вводить машину в штопор и выводить.
Хохоня не ответил.
– Что молчите, старший лейтенант?
– С мыслями собираюсь. Хочу правильно сказать и точно приказ выполнить. Не штопорил ни разу. Подумать надо...
На высоте три тысячи метров Сохатый убрал обороты мотора.
– Делайте, как рассказывали!
– Выполняю, выполняю, командир!
Летчик слова сказал быстрее обычного, скороговоркой и напряженно.
"Ил", повинуясь воле летчика, как хорошо дрессированный конь, послушно выполнил полученную команду, пошел, как приказала ему подрагивающая правая педаль.
Сохатый, считая про себя секунды, заинтересованно ждал. Прошло около семи секунд, и рычаги управления переместились в положение вывода из штопора. Все было сделано правильно, и самолет ответил на грамотные действия полным послушанием.
– Выводите, Хохоня, из пикирования. Набирайте высоту прежнюю и сделайте это же самое с виража.
– Может быть, товарищ командир, хватит! Отдохнуть бы маленько надо. Непривычно очень.
– После полета отдохнете. Пользуйтесь моей добротой. Когда я еще разохочусь на штопора в другой раз, неизвестно. Вам же их прочувствовать по-настоящему следует, чтобы коленки не дрожали. Вы не обижайтесь - у меня тоже в свое время на штопорах озноб появлялся. Привычка и уверенность, как и уменье, - великие помощники нервишкам. Так что не стесняйтесь...
Закончившийся полет ничего нового в понимании Хохони Сохатому не дал. Испуг, как проявление человеческой слабости, был не в счет: любой человек боится неизвестного. Второй и третий штопоры оказались для летчика легче, потому что хотя и вынужденно, но сознательно шел на них и победил в себе этот страх. На разборе полета Иван убедился окончательно, что Хохоня летать может, да только не хочет. Играет в полете роль неумеющего, а на земле чистосердечную наивность.
Двуличие летчика было противно Сохатому, но он все же сдержал себя, решив подумать и еще раз проверить свои выводы.
– Товарищ старший лейтенант, разбираете вы полет и ошибки в нем достаточно полно и правильно. Думаю, что эти два обстоятельства дают мне право надеяться на вас как на пилота. Летали же до этого на войне, и все было нормально. На завтра командир эскадрильи запланирует вам четыре полета по кругу, а потом и в зону полетите. Вы-то уверены в себе? Справитесь?
Предложение оказалось для Хохони неожиданным и привело его в полную растерянность. Молчание угнетающе затянулось, и Сохатый повторил свой вопрос:
– Старший лейтенант Хохоня, да или нет?
– Товарищ подполковник, растерялся я. Сколько раз летал с капитаном Тулковым, так он ругал меня самыми последними словами. Вы же ни одного плохого слова мне не сказали, даже когда я на штопоре опозорился, а выпускаете завтра в полет без провозного. Вот у меня мозги и не встанут никак на место.
– Не ругал, наверное, потому, что со мной лучше слетали... Так как с мозгами, встали на место?
– Сохатый улыбнулся. Мелькнула смешинка и у летчика.