Преодоление
Шрифт:
Иван не оправдывался. Конечно, он был виноват в том, что не прилетел домой и лег спать, не убедившись, что в родном полку узнали об их посадке. Но разве мог он подумать, что на каком-то узле связи сортировал телеграммы чинуша, которому безразличны чувства людей. Телеграмм сотни, а может быть, и тысячи. Ему же надо было распорядиться по телеграмме без литера, в которой значится всего девять самолетов, когда их на фронте тысячи. Самолеты на земле, ну и ладно… А волнения людей, их ответственность за жизнь других - все это, видать, прошло мимо, не затронуло его очерствевшую душу.
Иван
– Товарищ командир, упрек ваш справедлив, за ошибку готов отвечать. А летчиков надо бы поощрить.
Все же они молодцы - гвардейцы высшей пробы.
Ченцов промолчал.
– Знаешь, майор, в чем-то ты прав, - сказал стоявший рядом Зенин.
– Но не торопи события. Пусть вначале улягутся страсти. Может быть, прояснится результат вашего удара. А уж после этого посоветуемся с политотделом дивизии и доложим генералу Аганову. Сам понимаешь, "шороху" на весь фронт наделали.
Сохатый вышел с КП в хорошем настроении. За летчиков он ходатайствовал чистосердечно, себя при этом не имел в виду. Продолжая думать о последнем боевом вылете, он и сейчас восхищался выдержкой пилотов, их уменьем собрать волю в кулак и сделать сообща, казалось бы, невозможное.
Подумал: расскажи ему кто-нибудь вчера о таком вот полете - пожалуй, не поверил бы… Невероятное, ставшее явью, заставило заново осознать старую истину: человек чаще всего не знает и не использует своих возможностей. А они воистину безграничны.
Последние дни
Ивану Сохатому снилось жаркое мирное утро, Люба и большое поле ромашек. Цветы чуть заметно покачивались, отчего по полю перебегала бело-желтая рябь, делавшая его похожим на воду, расцвеченную бесчисленными солнечными искорками. За пенными волнами цветочных венчиков обрывистым берегом поднималась ярко-зеленая березовая роща. Очарованные дивной в своей простоте красотой, они стояли молча, наслаждаясь теплом и плывущей от леса зелено-голубой тишиной. Иван почувствовал, как Люба взяла его руку, осторожно прижалась к его плечу и что-то тихо сказала. Но тут загрохотало в небе, дрогнула под ногами земля.
Сохатый проснулся. Он действительно услышал за стеною нарастающий грохот. Вскочил, подхватил стоящий у изголовья автомат, не зажигая света, подошел к окну и осторожно из-за косяка выглянул на улицу как раз в тот момент, когда мимо дома на большой скорости проходил танк, за ним еще и еще.
"Вот черти полуночные. Сами не спят и другим не дают. Чьи только?…"
Быстро подошел к полевому телефону, крутанул сердито ручку вызова.
На командном пункте полка не спали. Ответили сразу.
– Товарищ майор, все у нас нормально. Идут наши танки. Похоже, с севера на юг двигаются. Так что спите.
– Уснешь тут, когда они в трех метрах от окна гремят. Пришлите "козла", к вам поеду. Может, на аэродроме потише.
Одеваясь, злился, что не выспался. "Рановато, видать, тосты подняли и праздничные танцы устроили. Капитуляция Берлина и соединение с американскими войсками, оказывается,
Он с нежностью стал вспоминать вечер, доверчивую ласковость Любы и опять похвалил себя за трудную сдержанность, за то, что не стал торопить события. И тут же нахмурился: в памяти всплыли не раз виденные им попытки новеньких юнцов ухаживать за Любой и мерзкий слушок, пущенный кем-то о его отношениях с ней.
Хотя вспоминать недавний инцидент было неприятно, он все же опять подумал о нем и пришел к выводу, что поступил правильно и время удачное выбрал - летчики все были.
После окончания разбора дневных полетов он попросил тогда у командира слова:
– Товарищи летчики, запомните и передайте другим, кого здесь нет: ухаживать за Любой Рысевой я вам запретить не могу, но кто ее обидит или всякую грязь будет языком трепать, берегитесь. Поимейте в виду - побить могу. Говорю это в присутствии командира и замполита.
Летчики, переглядываясь, молчали, пытаясь понять, кому адресована угроза. Выручил и разрядил обстановку Зенин. Он весело засмеялся:
– А что, командир? По-мужски и по-честному. Только ты, Иван Анисимович, кулаками зря собираешься махать: люди у нас никого в обиду не дадут. Ежели кто и ошибся - поправится!
Захватив автомат, Сохатый вышел на улицу, но автомобиль еще не подъехал, и он от нечего делать стал считать идущие мимо "тридцатьчетверки", пока мысль опять не вернулась к тихой ночи.
"Приснится же такое, - усмехнулся Иван, - Среди цветов загорать решил, да еще не один. Пляжились с ребятами последний раз в сорок втором, а женщин в купальниках видел на Днепре аж перед войной. Ведь сколько времени прошло, а не забыл, как они без сапог и прочей солдатской одежки выглядят…"
– Товарищи летчики, линия фронта нанесена на карте, которая вывешана перед вами. Потом на своих ее уточните.
– Подполковник Ченцов замолчал, неторопливо оглядел офицеров, собравшихся на командном пункте, но, кроме внимания, ничего на лицах не увидел.
– Довожу обстановку. О смысле перегруппировки наших войск объяснять, видимо, не надо. Слепой и то бы за эти дни понял, что лавина танков и артиллерии идет мимо нас не для прогулки. В Чехии восстание. В Праге на баррикадах идут бои. Славяне просят срочной помощи. В Чехословакии находится фашистская группа армий "Центр", что-то около пятидесяти дивизий и до тысячи самолетов. Помимо врага перед нами еще высятся Рудные горы. Старичкам рассказать молодежи о том, с какими трудностями встречался полк при ведении боевых действий в Карпатах. Подготовить карты. Район предстоящих боев изучайте. Прошу обратить внимание, что через горы на юг идет примерно двадцать дорог. Вот по этим долинам и ущельям и развернется последняя баталия.
– Ченцов опять замолчал, разглядывая людей, потом запустил пальцы в черные с проседью волосы и стал их лятерней расчесывать, как будто сейчас самое важное для него заключалось в шевелюре. Повернулся к Зенину.
– Владимир Николаевич, у вас по политической части есть что-нибудь?