Препараторы. Сердце Стужи
Шрифт:
Алые глаза оказались совсем близко, и на миг я подумала, что стоит отступить. Стром не давал такой команды, но я чувствовала – отмечая это отстранённо, как будто про кого-то другого, – что пока не выдыхаюсь… Но близка к этому, а значит, могу допустить ошибку.
«Ещё раз!»
Слова, которые я слышала сотню, тысячу раз, подбросили моё тело, как разжавшуюся пружину. Мысли и ощущения больше неимели значения. Мой ястреб приказывал продолжать – и я снова метнулась вбок, проскользнула под занесённой для удара лапой.
Ещё раз. Снежная крошка
Ещё раз. Гигантские клыки лязгнули в опасной близости от моего лица.
Ещё… Я прыгнула, на лету чувствуя, как сводит мышцы ног, как цепенеют от напряжения пальцы… А потом вурр замер, будто наткнувшись на невидимую преграду. Алые глаза мигнули злым, голодным огоньком, словно Стужа посылала мне прощальную угрозу.
До встречи.
А затем взгляд вурра погас. Сосульки шерсти негромко, печально позвякивали на ветру, но это было мёртвое, неопасное движение.
Эрик Стром убил душу зверя – и теперь его тело принадлежало Кьертании. Точнее, будет принадлежать Кьертании… Но до тех пор вурр был моим.
Он стоял, слепо таращась мимо меня, и глаза не вспыхнули жизнью, когда я обошла его по кругу, позволив себе – всего на несколько секунд – расслабиться, прочувствовать, что опасность миновала… И полюбоваться смертоносной, свирепой мощью, теперь полностью подвластной мне.
Но, прежде чем вести его к центру, нужно было залатать струд. Я стащила мешок с плеча, пальцами в перчатках нашарила набор для починки, достала лоскут, костяную иголку с нитью, пропитанной валовым жиром, и принялась торопливо штопать прореху. Пару раз я, кажется, кольнула себя в руку иглой, но не почувствовала этого. Оставалось надеяться, что я не опоздала.
Закончив со струдом, я тронула вурра за загривок, подтолкнула вперёд. Он последовал за мной покорно, как преданный пёс за хозяином, растившим его из щенка.
Переступив порог центра, вурр застынет, и там за дела возьмутся механикёры – начнётся разделка. Но до тех пор он шёл рядом со мной, как друг, – и на миг мелькнула шальная мысль сесть на жёсткую, покрытую коркой льда спину.
«Иде».
«Эрик».
Два огонька в Стуже – тёплых, живых.
Только мы.
Центр встретил меня суетой и ярким слепящим светом. Я почти почувствовала сожаление, оставляя безмолвную и величественную Стужу позади. Вурра и меня обступили механикёры. Кто-то хлопал меня по плечу, кто-то смеялся, кто-то что-то говорил… Все звуки долетали до меня издалека. Я позволила течению центра подхватить меня и понести в нужную сторону – туда, где охотники переодевались, мылись, лечились, становясь из тех, кем они были в Стуже, теми, кто мог выйти в Химмельборг и притвориться частью его повседневности.
Кропарь Лил встретила меня в кабинке, охая и бормоча, – я не слушала. В глазах у меня всё ещё белела ледяная взвесь, в ушах стучал ток собственной крови. Эликсиры рассасывались, исчезали – на их
Стужа пела… Всё ещё пела во мне.
Лил что-то спросила – я не ответила. Руку обожгло болью под её пальцами – и я отстранённо подумала, что успела. Плоть не потеряла чувствительность – а значит, прореха в струде не стоила мне части руки.
– Мы закончим сами.
На пороге кабинки стоял Эрик Стром. Его волосы были влажными – он зачесал их так, чтобы они закрывали изуродованное ухо – и уже был одет для выхода в город: чёрный камзол, рубашка, штаны, заправленные в высокие сапоги.
Лил послушно проскользнула мимо него. Его появление здесь было против правил – но никто не спорил с одним из Десяти.
Стром, не щадя чистых штанов, опустился на колени рядом с низкой скамьёй, на которой я сидела, и внимательно осмотрел мою руку. Струд с меня уже сняли, и после душа я была в одной тонкой белой рубашке. Под его взглядом мне стало холодно – я почувствовала себя куда более беззащитной, чем в Стуже.
– Нужно быть осторожнее, – мягко сказал он, зачерпывая немного зелёной мази с острым запахом из одной из баночек, оставленных кропарём. – Ты была недостаточно быстрой – и вот результат. – Его пальцы втирали мазь в обмороженное место сильно, без жалости, и я стиснула зубы, чтобы не издать ни звука – но всё равно не удержалась, тихо зашипела от боли, и Стром остановился.
– Мне уже можно продолжать?
Я кивнула, и мазь опять обожгла мне плечо.
– Я была быстрой. Просто вурр оказался быстрее… – Собственный голос показался чужим.
– Это и называется «была недостаточно быстрой». – Он убрал зелёную мазь и взял новую, прозрачную, густую. Её прикосновения после той, первой, были почти приятны и холодили кожу. – Сейчас станет легче.
– Я в порядке.
– Само собой. – Его пальцы двигались теперь по-новому – почти ласково, утешающе. По коже пробежали мурашки. – Помнишь, какой совет я дал тебе перед первым выходом в Стужу?
– «Не дай Стуже тебя очаровать».
– Верно. Я говорил, что рано или поздно наступит момент, когда ты почувствуешь себя уверенно… И что именно тогда тебе нужно стать ещё осторожнее. Этот момент настал, Хальсон. Не забывай об этом. – Его пальцы мягко двигались по кругу, и теперь обмороженная кожа не чувствовала ничего, зато вокруг неё волнами расходился жар. Мне хотелось попросить его, чтобы он убрал руку – или чтобы никогда не убирал её.
Но он, разумеется, убрал – и рука тут же заболела опять, как будто именно прикосновения моего ястреба, а не прозрачная мазь, врачевали рану.
– Одевайся. Мы опаздываем.
– Значит, ты всё же пойдёшь со мной?
– Я же обещал. Но подарок отдам позже, хорошо? Не успеваю заехать домой.
Я вспыхнула:
– Это необязательно. – Меньше всего мне хотелось, чтобы Эрик Стром подумал, что я пригласила его ради подарка.
– Само собой, обязательно. Или в Ильморе дни рождения празднуют как-то иначе?