Прерий душистых цветок…
Шрифт:
— А живу я, получается, другим делом…
— А каким, если не секрет?
— Вообще–то секрет, конечно.
— Ой, да ладно! У вас, Саша, знаете ли, все секреты на лице написаны! Небось, романы тайком пишете?
— С чего вы взяли?
Саша отложил вилку и, сцепив домиком свои крупные ладони и положив на них подбородок, уставился на Василису удивленно и заинтересованно. Она улыбнулась ему дружелюбно и почти по–женски кокетливо, порядочно откусила от сардельки и зажмурилась от удовольствия , и непонятно было, что ей в сложившейся ситуации нравится
— Вы не сердитесь на нее Сашенька, пожалуйста. Она у нас такая вот девушка, прямая да своеобычная…
— Да нет, я не сержусь, с чего вы взяли? – широко улыбнулся Саша, продолжая разглядывать Василису. – Самое странное, знаете ли, — права она. В точку попала.
Я действительно романы пишу… И действительно тайком…
— А почему? – тихо спросила Василиса.
— Что – почему? — так же тихо переспросил ее Саша.
— Почему тайком–то? Или вы о чем неприличном пишете, а?
— Да наоборот, скорее…
Саша замолчал и вмиг будто отодвинулся, посерьезнел лицом, погрустнел глазами. Исчезло, растворилось сразу и общее поле их дружного общения, легкой, радостной простоты. Василиса, почувствовав эту быструю перемену, переполошилась вдруг:
— Саша, я вас обидела, да? Правда? Обидела?
— Да нет же, Васенька, что вы, — грустно улыбнулся ей Саша. – Меня вообще, знаете, очень трудно обидеть. Практически невозможно.
— Но я же вижу…
Саша, ничего не ответив, вдруг резко положил ладони на стол, произнес громко и торжественно:
— Так! А назавтра у нас объявляется чаепитие с тортом! За вами чай, за мной – торт…Петр, ты какой любишь, чтобы шоколада больше было и роз–мимоз всяких?
— Ой! — Захлебнулся, засияв глазами, Петька, и даже подпрыгнул слегка на стуле. — А я знаете, такой белый люблю, чтоб с фруктами сверху, и с марципанами, и с орехами… И чтоб большой–большой был, и круглый…
— Петя!! – опять хором воскликнули Василиса и Ольга Андреевна, повернувшись к нему возмущенно. Потом переглянулись и расхохотались тут же весело, теперь уже и вместе с Сашей.
— А стихи Колокольчиковой опять не сочинили! – в ответ им укоризненно проговорил Петька, вставая из–за стола. – Тоже, поэтессы нашлись… Ахматова с Цветаевой…
— Петь, вот давай послезавтра, а? Завтра я на работе, а послезавтра уже совершенно точно сочиним. И Саша нам поможет… Правда, Саша?
— А то! – широко развел руками в стороны Саша. – Петр, мы же уже их практически начали сочинять–то, стихи для Колокольчиковой твоей! Вот и продолжим…
— Про цветок прерий, да? – язвительно сузив зеленые глаза, спросил Петька с сарказмом. – Каких только, я забыл…
— Душистых, Петр. Прерии, они, знаешь, всегда душистые…
— Ага. Цветок душистых прерий, значит… Колокольчикова просто умрет от счастья, когда узнает, кто она есть такая … — пробурчал себе под нос Петька, выходя из кухни.
— А что, я бы и умерла, например, — вздохнув, тихо, совсем тихо произнесла Василиса, собирая посуду со стола и поворачиваясь к мойке – этой ненавистной посудной мойке, за которой ей завтра придется стоять в кафе у Сергунчика с самого утра и до самой поздней ночи…
— Васенька, ты не забыла, что у отца вашего послезавтра отца вашего послезавтра помянуть нужно? Господи, неужели два года уже прошло? — грустно вздохнула Ольга Андреевна, глядя ей в спину. – Надо бы вам с Петечкой на кладбище съездить…
— Нет, бабушка, Конечно же, не забыла. Обязательно съездим…
***
7.
Тряский старый автобус долго вез их на окраину города, и они заранее уже и перемерзли все, и сидели, прижимаясь друг другу сиротливо. К тому же Василисе отчаянно хотелось спать - предыдущая ночь выдалась совсем уж тяжелой. И кто это придумал вообще такое – свадьбы в кафе отмечать… Да еще и с купеческим размахом, с пьянством, с мерзко–воющей и визгливой музыкой сильно подвыпившего доморощенного квартета молодых бездарностей, важно именующих себя претенциозным именем «Дедушка Фрейд»… Какой там к черту дедушка… Если б была возможность у этого бедного дедушки послушать их одну хотя бы секундочку, он бы быстренько про свой психоанализ забыл да схватился б за седую умную голову от ужаса…
Автобус, наконец, добрался до конечной остановки и, развернувшись, остановился, будто с облегчением даже, будто сам себе удивился - неужели таки дополз до последнего пункта, где можно отдохнуть–отстояться с полчасика хоть. Петька с Василисой да еще вместе с двумя какими–то пожилыми тетками в грустных черных платочках вышли из его дверей и под возмущенное карканье огромного скопища ворон, кружащих над голыми почти деревьями, направились к воротам кладбища, ежась от холода и втягивая головы в воротники курток. Что ж это за октябрь выдался нынче холодный такой, на удивление просто. Как зимой морозит. Всю душевную багряно–золотую красоту осени своим холодом испоганил…
Еще издалека они заметили у отцовской могильной плиты человека какого–то, сидящего к ним спиной на маленьком раскладном стульчике, и переглянулись нерешительно. Обернулся вскоре и человек на их шаги, и улыбнулся им приветливо, и рукой махнул - идите, идите сюда быстрее…
— Вась, да это же Вениамин Алексеич! Дядя Веня, здравствуйте! – радостно бросился к нему Петька. – И вы тоже про папу вспомнили, да?
— Ну, вашего папу я никогда не забуду, ребятки… — грустно и приветливо улыбнулся им Вениамин Алексеевич, бывший отцовский сотрудник, или соратник, или правая его рука, или как там еще называют близких, доверенных, проверенных обстоятельствами общего дела людей. Он и в самом деле был всегда правой рукой отца, был старше его намного, а потому хитрее и прозорливее, и умело заправлял на фирме всеми финансами и бухгалтерией. Только вот после случившейся трагедии исчез куда–то, и на похороны не пришел. Хотя на допросы потом ходил исправно - Василиса сама слышала, как следователь об этом бабушке говорил…