Прерия
Шрифт:
Описанные нами события, внезапно поразившие людей холодного, бесчувственного характера, грубых и необразованных, вызвали в них искру, которая помогла им сохранить почти потухший огонь семейной любви. Молодые люди были связаны с родителями только силой привычки, и Измаил предвидел, что слишком полному улью грозит опасность, что рои вскоре вылетят из него, и ему, Измаилу, придется заботиться о нуждах младших членов семьи, которые не могут быть полезны ему без помощи достигших уже взрослого возраста. Дух неповиновения, высказанный несчастным Азой, распространился между его молодыми братьями, и Измаил невольно с тяжелым чувством припоминал время, когда он сам в полном расцвете неразумной молодости покинул своего старого отца, свободный от всяких уз. Но теперь эта опасность прошла, по крайней мере, на некоторое время, и если власть отца не вернула себе всего прежнего значения, то ясно было, что она все же признается и может заставить уважать себя еще несколько времени.
Празда, в тупых умах сыновей Измаила, хотя и поддавшихся впечатлению только что совершившегося события, сохранились проблески ужасных подозрений насчет того, как был убит их старший брат. В воображении двух-трех из старших мелькали смутные, неясные представления об отце. Но образы эти были так мимолетны и появлялись в таких густых облаках, что не оставили сильного впечатления, и, в общем, как мы уже говорили, это событие не только не ослабило авторитета Измаила, но даже укрепило его.
Маленькая кучка переселенцев двигалась к месту, откуда вышла утром на поиски, закончившиеся таким роковым успехом. Продолжительный, бесполезный переход, сделанный ими по указаниям Абирама, находка трупа Азы и работа, необходимая для его погребения, — все это заняло столько времени, что солнце стояло уже низко над горизонтом, когда переселенцы отправились в путь по пустынной местности, отделявшей могилу Азы от утеса. По мере того, как они подходили ближе, утес подымался перед их глазами, словно башня, выходящая из лона волн. А когда они были на расстоянии одной мили от него, малейшие предметы на его вершине начали выясняться все более и более.
— Наше возвращение будет печально для наших дочерей, — сказал скваттер. Он нарочно произносил время от времени несколько слов, которые, как он думал, могли дать утешение его старой, убитой горем подруге. — Аза был любимцем всех наших младших, он редко возвращался с охоты, не принеся чего-нибудь приятного для них.
— Это правда! — вскрикнула Эстер. — Аза был перл нашей семьи, другие мои дети ничто в сравнении с ним.
— Не говори так, моя милая, — сказал муж, оборачиваясь и с гордостью окидывая взглядом группу молодых атлетов, шедших на некотором расстоянии от родителей, — не говори так, моя старая Эстер: мало отцов и матерей могут так гордиться своими детьми, как мы.
— Быть благодарными, Измаил, благодарными, — смиренно проговорила Эстер; — ты хочешь сказать, что мы должны быть благодарными.
— Ну, хорошо, быть благодарными, если это тебе больше нравится, старая Эстер. Но где же Нелли и дети? Дурочка забыла обязанности, которые я возложил на нее. Она не только позволила детям лечь спать, но и сама в эту минуту видит во сне тенессийские поля. Душа твоей племянницы осталась там, Эстер.
— Да, она не из наших. Я говорила и думала это, беря ее к себе, когда смерть лишила ее всех остальных родственников. Смерть производит страшные опустошения в семьях, Измаил. Аза с удовольствием смотрел на нее, и со временем они могли бы занять наше место.
— Нет, она не годится в жены пограничному жителю, если будет так сторожить, когда муж уйдет на охоту. Абнер, дай выстрел, чтобы предупредить их о нашем возвращении. Мне кажется, что все там спят.
Молодой человек исполнил приказание с поспешностью, показывавшей, как приятно было бы ему увидеть на бесплодной вершине горы изящную фигуру Эллен. Но никто не ответил на выстрел. Вся толпа остановилась, пораженная. Не получив ответа, все невольно выстрелили сразу. Шум этот непременно должен быть услышан на таком близком расстоянии.
— А вот они, наконец! — крикнул Абирам, всегда готовый воспользоваться всяким обстоятельством, которое могло бы рассеять неприятные страхи.
— Это юбка, висящая на веревке, — сказала Эстер, — я сама повесила ее.
— Вы правы, — ответил Абирам, — но вот она идет; лентяйка отдыхала в палатке.
— Вовсе нет! — вскрикнул Измаил. На его обычно апатичном лице выразилось беспокойство. — Это ветер раздувает холст палатки. Вероятно, дети отвязали его по глупости от кольев. Ветер опрокинет палатку, если не принять мер.
Только проговорил он эти слова, как сильнейший вихрь пролетел мимо места, где они стояли, подняв и унеся с собой облако пыли и листьев. Как будто управляемый невидимой рукой, смерч, покинув землю, направился к месту, куда устремлялись взгляды всех переселенцев. Палатка испытала его влияние и пошатнулась, но вскоре пришла в равновесие и осталась неподвижной. Облако листьев, подымаясь все выше, закружилось на одно мгновение над утесом, спустилось с быстротой сокола, устремляющегося на добычу, и упало на прерию длинными, прямыми линиями, как стая ласточек, парящих на своих крыльях. Белая палатка была тоже поднята ветром, но вскоре упала за утес, оставив его вершину такой же обнаженной, какой она возвышалась прежде.
— Убийцы были и здесь! — горестно закричала Эстер. — Мои дети! Где мои дети?
Сам Измаил пошатнулся на одно мгновение под таким неожиданным ударом, но затем встряхнулся, как просыпающийся лев, и бросился вперед, разбрасывая на пути все препятствия, словно перышки. Он поднялся по крутой лестнице со стремительностью, показавшей, каким страшным может стать даже самый беспечный человек, когда он сильно возбужден.
Глава XIII
Для того, чтобы подвигаться ровным шагом среди событий нашего рассказа, необходимо рассказать, что произошло с тех пор, как Эллен Уэд оставили сторожить лагерь.
В первое время единственным, что смущало эту честную молодую девушку с горячим сердцем, были постоянные требования детей: они то просили есть, то хотели пить. Стоило ей воспользоваться минутой спокойствия и проскользнуть в палатку, как громкие крики оставленных ею детей призвали ее к забытым на минуту обязанностям.
— Смотри, Нелли, смотри, — кричали дети, — там люди, и Фебе говорит, что это индейцы сиу.
Эллен взглянула в сторону, куда указывали протянутые руки, и к своему великому ужасу увидела людей, шедших большими шагами и, очевидно, направлявшихся прямо к утесу. Она насчитала четыре человека, но не могла хорошенько разглядеть их. Единственное, в чем она могла убедиться, было, что они не из числа тех, кого можно было пустить в крепость.
То было мгновение жестокого беспокойства для Эллен. Она окинула глазами кучу испуганных детей, окруживших ее, и постаралась припомнить рассказы о героинях, отличившихся на западной границе Соединенных Штатов. Тут один мужчина с помощью трех-четырех женщин в продолжение нескольких дней защищался против ста врагов; там одни женщины защитили своих детей и вещи; еще где-то женщина, попав в плен, перебила сонных врагов и завоевала свободу себе и своим детям. Ободренная такими примерами, с румянцем на щеках, с блестящими глазами, она стала обдумывать способы защиты и готовить их.