Прерыватель. Все части
Шрифт:
Около девяти часов вечера я собрал в контейнер оставшуюся со вчера картошку с двумя котлетами и отправился дежурить на почту.
Погода стояла хорошая. Вчерашний ливень, с которого начались все мои злоключения, казался теперь чем-то сверхъестественным, насланным тёмными силами исключительно на мою голову. Бледно-голубое небо рассекали суетливые ласточки, опускаясь низко, иногда почти касаясь земли. И странным показалось то, что по пути на почту я не встретил ни единой живой души. Все местные будто бы затаились в своих домах, опасаясь нашествия на деревню крючкоруких мутантов. Не к добру казалось такое затишье. Впрочем, хоть
У крыльца почты меня встретил, виляя хвостом, местный пёс по кличке Пират. Он считался бездомным, но люди старались его подкармливать, кто чем мог – какой-никакой, а всё-таки сторож. Характером он обладал довольно суровым и отпугивал чужаков своим воинственным поведением и свирепым оскалом. По ночам любители поживиться в чужих огородах заглядывать на нашу улицу не решались.
Я уселся на ступеньки, снял фуражку и расстегнул китель.
Пират, почуяв запах котлет, завертелся вокруг меня, давая понять, что в одиночестве поужинать мне не удастся.
Так оно и получилось. Когда стало темнеть и возле почты зажёгся единственный на всю деревню фонарь, я открыл контейнер и достал из внутреннего кармана вилку. Пират уселся рядом, облизнул длинным языком морду и укоризненно на меня посмотрел. Пришлось отдать ему одну котлету. Пёс проглотил её, почти не разжёвывая. Я успел поддеть на вилку только две подгорелые картошины, когда снова подвергся его осуждающему взгляду.
– Да ладно, – вслух произнёс я. – Кушай, приятель. Я ведь, если подумать, сыт, – и положил перед Пиратом весь контейнер, который он тут же и опустошил, начисто вылизав пластмассовую коробку.
Когда наша трапеза была окончена, я услышал лёгкие шаги, приближавшиеся из глубины тёмной улицы. Пират напрягся, глухо зарычал, хотел было тявкнуть, но передумал и вместо этого завилял хвостом. На освещённом участке показалась фигура человека, которого трудно было с кем-либо перепутать. К нам навстречу вышагивала, улыбаясь и держа в руках небольшую корзинку, Марина.
5
Чувства мои смешались. Сколь бы ни был я благодарен Марине за её сегодняшнее героическое поведение, однако завышенные её ожидания по поводу моей скромной персоны начинали чуточку доставать. Тем более что она приняла самое непосредственное участие в моей несостоявшейся встрече с Леной и в снова наметившемся разрыве. Но я, к счастью, в целях её визита слегка ошибся.
– Привет честной компании, – сказала она и погладила подбежавшего к ней Пирата. – Примете к себе?
– Чего не спится?
– Да я тут это… В общем, Лёш, ты извини меня за вчерашний визит.
Такого я от Марины не ожидал.
Она поднялась на крыльцо, уселась на ступеньки рядом со мной, позволив Пирату примоститься аккурат между нами.
– Я ведь не знала, что у тебя баба в городе имеется. Нехорошо получилось. Ты догнал её? Успел чего объяснить-то?
– А чего я ей объясню? – с досадой в голосе промолвил я. – Она у меня с характером. Да и не успел я. А потом это…
– Ну да-да. Взбаламутились все Подковы. Но вроде как подуспокоились к ночи. Всё пытали нас с Веркой – что там да как. Но мы это… Молчок. Как партизаны.
– Ну и правильно. Меньше знают – крепче спать будут.
– Да не скажи, – замотала головой Марина. – Когда не ведаешь, кто затаился в тени – оно ведь ещё страшнее. Представляешь, чего выдумали…
– Да знаю, – махнул я рукой. – Дядя Гена уже изложил вкратце. Будто Веру укусил какой-то мутант.
Марина негромко усмехнулась. Потом перекрестилась и сказала:
– Смех-то смехом, а, как ни крути, всё-таки чертовщина это какая-то. Там, в подвале…
– Завтра следователь из Перволучинска прибудет. И всё утрясётся.
– Ой ли? – засомневалась Марина. – Я вот думаю, что местным было бы лучше, если бы в подвале и правда заперли монстра. Скукотища же, Лёша. Огород да банька под самогон – вот и все развлечения. А то в телевизор уткнутся – и «Санта-Барбару» с утра до вечера крутят. А тут видишь, мы как бы особенные получаемся, избранные. Не в каждую деревню наведываются мутанты. А молодым каково… Вот Верку возьми или меня. Она хоть и постарше, но всё равно. Знаешь, каково нам тут? Иной раз вспомнишь сколько тебе лет – и помереть хочется. Никаких перспектив. Все путные мужики из округи давно по городам разбежались. Замуж-то выйти – и то голову наломаешь. Скорее человека снежного в лесу встретишь, нежели мужика холостого или в меру пьющего. Да и детям-то какое будущее в нашей деревне? Единственная школа была в Новой – и ту закрыли. А до Перволучинска своим ходом не у всех возможность имеется.
– Это, Марин, – возразил я, – вопрос, как мне кажется, решаемый. Если задаться всерьёз целью, можно и вырваться.
– Ага. Года два назад задалась. Участковый, что до тебя был, божился, что в город меня с собой возьмёт. Я уж дом было намерилась продавать. Мама как раз, упокой господь её душу, отстрадала своё. А он, сука, и слился. Даже не попрощался. Девкой ещё могла бы свалить, кабы не мать. Я ведь, Лёш, с головой-то дружу. Не думай, что я дура неотёсанная. Школу с тремя четвёрками закончила, а то всё одни пятёрки. Не веришь?
– Да отчего не верить? Разве я сказал, что ты дура?
– Мама не вовремя заболела, – вздохнула Марина. – Пришлось ухаживать. На кого я её оставлю? Подковы в заложницы меня взяли. А у меня потом что-то вроде стокгольмского синдрома.
Я повнимательнее вгляделся в Марину. Да, лицо-то у неё вполне себе даже интеллигентное. Просто лишний вес делал его простоватым – отсюда и неверное впечатление у тех, кто видел её впервые.
– А из родственников никого больше? – спросил я.
– Брат двоюродный в Питере. Но мы с ним и не общались никогда толком. Один раз за всю жизнь приезжал в деревню, забор поправить помог – и больше не объявлялся. Вот тебе, Лёша, и все цели.
К стыду своему, я никогда не интересовался настоящим прошлым Марины. Удовлетворялся сплетнями, витавшими вокруг её амурных похождений.
– Вот не понимаю я, – снова заговорила она, – ты-то по кой чёрт сунулся в эту дыру? Или у вас там в органах не спрашивают согласия?
– Отчего же. Спрашивают. Сам вызвался.
– Ума-то нет. Я бы на месте бабы твоей и разговаривать с тобой не стала, не то чтобы приезжать в гости. Что это за любовь-то такая – ты здесь, а она там. Каждый-то день не наездишься. А жить здесь… Парикмахерской – и той нету. А она у тебя ладненькая, следит за собой. Чистенькая вся такая, точно с детского утренника – и ноготки, и причёска, и платьице… Да и фигурка. Всё при ней. За такую держаться надо. Отпустишь – и улетит, моргнуть не успеешь.