Прерыватель
Шрифт:
– Хорошее сегодня затишье, – заметил я. – Не приведи господь такого ещё раз.
– Ну в этом смысле, конечно, да. Смотри, жара-то сегодня какая. Я вот думаю, а если этот двинутый разлагаться начнёт… А? Вони-то от него сколько. Я потом как работать-то буду? Да и вообще… Уж лучше пусть народу побольше приходит. Одной-то жутко. Попрошу, чтобы разряд мне повысили, пригрожу, что уволюсь, если зарплату не захотят прибавить.
– Завтра, – сказал я, – надеюсь, увезут труп. Так что не дрейфь. Всё образуется. А прибавку проси – это мысль правильная.
– Да-да. Обязательно попрошу. Думаешь, послушают?
– Послушают. Ты у нас в деревне человек незаменимый.
– Это точно, – не без удовольствия согласилась Вера.
Для пущей надёжности и, главным образом, для информативности я наклеил жёлтую,
Толпа возле почты понемногу рассосалась. Однако это не означало, что интерес к случившемуся угас. Событие похожего масштаба случалось в Подковах только однажды и связано было с трагедией, разыгравшейся на песчаном карьере. Но было это двенадцать лет назад. А все эти годы, что пронеслись с той поры, подковцы скучали, занимаясь вопросами исключительно бытовыми и мало по-настоящему интересными. Кому-нибудь вполне могла придти в голову идея проникнуть ночью на почту и своими глазами увидеть то, о чём я запретил рассказывать кому бы то ни было и Марину, и Веру. Мне показалось, что будет не лишним держать подробности происшествия в секрете до тех пор, пока не пришлют официально уполномоченных для этого дела лиц.
Пока я возвращался в отделение, ко мне по дороге успел прицепиться с вопросами дядя Гена, и я смог убедиться в силе эффекта сломанного телефона, в который мы любили играть в детстве. Многие, наверное, помнят эту игру: водящий произносит скороговоркой какое-нибудь слово, а другие участники передают услышанное и понятое по-своему по цепочке крайнему из играющих. Конечный результат неизменно всех веселил.
– Лёш, – сказал дядя Гена, семеня за мною вдоль переулка. – Правду говорят, что на почту забежал какой-то мутант и покусал Верку?
– Какой мутант, дядя Ген? Вы о чём?
– Да знаем мы, – хитро сощурился он. – Рыбаки, что в ночную уезжают на озеро в Глыбах, рассказывают.
– Что рассказывают?
– Видели они там этих мутантов. Есть псы светящиеся, а есть с виду похожие на людей. Даже одёжка кой-какая имеется. Предпочитают всё камуфляжное, чтоб шибко не выделяться в лесу летом. А глаза светятся в темноте, и вместо пальцев стальные крючья. Фёдора позапрошлый год утащили. Нашли его через три дня в болотах, места живого на нём не было. Только мычал как корова, всё «му» да «му». Недолго промучился, на следующее утро в больничке областной и скончался. Сам знаешь. На счёт людей утверждать не буду, сам не видел. Но с собаками этими встретиться один раз пришлось.
– Позапрошлый год, говорите? Так я ж тут всего год у вас участковый. И ни про какого Фёдора я не слышал.
– Да? – удивился мужчина. – Надо же. А мне казалось, что ты тут лет пять как. Значит, про Фёдора не слыхал?
– Дядя Ген, – нетерпеливо промолвил я, – ну какие мутанты? Какие крючья? Это в американских фильмах Фреди Крюгеры да мутанты. Ну что вы, ей богу. Двадцатый век на дворе. Если бы в нашей округе водились монстры, я узнал бы о них первый. А поскольку о таком мне никто не докладывал, то, стало быть, и нет ничего такого.
– А утром ты от кого тикал? – дядя Гена посмотрел на меня так, словно поймал с поличным.
Мне и в самом деле сделалось неудобно. Не хотелось вдаваться в подробности своих похождений, но и промолчав, я бы только укрепил сомнения этого человека.
– Не тикал я ни от кого, а спешил к магазину, чтобы застать продуктовую машину. По делу.
– Ну-ну – не унимался дядя Гена. – Дело твоё. Как же… А ежели не мутант там на почте, то кого вы в подвале заперли? Люди, Лёша, напуганы. Этой ночью спать не лягут, точно тебе говорю. Может, помощь нужна? Ну, это… Типа покараулить. Мужики завсегда готовы. Одному-то ссыкотно будет.
– Не надо, дядя Ген. Я справлюсь. И нет там никакого мутанта. Передай, что сегодня все могут спать спокойно. А завтра начальство приедет и расскажет всё, что сочтёт необходимым.
– Ну, это само собой, – кивнул дядя Гена. И я понял, что всю ночь мне всё же придётся нарезать круги в окрестностях почты, чтобы не вздумалось кому явиться в подвал со святой водой или серебряной пулей.
Я был уверен, что сам дядя Гена раздувать мятеж из своих подозрений не станет. Он был человеком себе на уме. Чрезмерно любопытным, но не до такой степени, чтобы удовлетворить своё любопытство любой ценой. Его интересы сводились к двум вещам – ко всему необыкновенному и к тому, чтобы что-нибудь мастерить у себя в подвале. У него имелся и токарный станок, и маленькая печь для литья, и даже механизм для изготовления ключей. За дубликатами к нему шли со всех окрестных деревень, особенно когда народ ещё в этих местах водился. Поэтому дядя Гена всегда был в курсе того, что происходило в округе.
Время в этот день летело на удивление быстро.
Я только успел кое-как перекусить бутербродом и позвонить в город начальству, когда понял, что за окном уже вечереет.
В Перволучинске мой доклад о застрелившемся мужике восприняли как анекдот. Видимо, у них там в городе инциденты происходили куда серьёзней. Конец июля, половина районного отделения гуляла в отпусках, послать в Подковы было некого. Конечно, если бы произошло какое-нибудь убийство или и в самом деле покусал Верку мутант, сбежавший из секретной лаборатории, то человек бы нашёлся. Но самоубийство, да ещё, исходя из моего описания, какого-то сумасшедшего – на это посмотрели, как на ничего не значащий случай и обещали прислать Борисыча… Если тот очухается завтра после своего очередного загула.
Анатолия Борисовича Миронова я хорошо знал. Именно его помощником я успел поработать в городском отделении в течение полугода. Он был запойным сорокатрёхлетним мужчиной, успевшим дослужиться до капитана и давно мечтавшим уйти на заслуженную пенсию, до которой оставалось два года. С одной стороны, начальство уже лет пять как грозилось с позором уволить его из органов и лишить звания, а с другой, если вдруг требовалось заткнуть какую-нибудь дыру, в которую никто из молодых следователей не рвался, то Борисыч становился весьма выгоден. И его запои терпели, тем более что они не сильно мешали хорошо справляться с поставленной перед ним задачей. Он был умным мужиком, профессионалом. Я у него многому успел научиться, хотя, конечно, и меня его запои бесили. Помимо своих врождённых способностей к распутыванию сложных дел и к поиску труднодоступной информации, он был человеком добрым. Никогда не повышал голос, не спорил, не пытался доказать своё видение того или иного вопроса. Рано или поздно всё получалось так, как он утверждал с самого начала – и этого аргумента вполне хватало тем, кто любил принизить его таланты. Мои с ним отношения были почти дружескими. Он никогда не злоупотреблял своим положением наставника, как делали это другие, используя своих подопечных для самой грязной следовательской работы. В азы профессии он вводил меня последовательно и аккуратно, всё самое муторное беря на себя и показывая, как из простых, банальных вещей, как, например, сбор ничего на первый взгляд не значащих деталей и поиск второстепенных свидетелей, можно сделать значительный рывок в расследовании самого запутанного из дел. Он искренне сожалел и недоумевал, когда я добровольно вызвался на ссылку в Подковы да ещё и в качестве самого обыкновенного участкового. Впрочем, за день до моего отъезда, кажется, догадался об истинных причинах моего решения и пожелал мне успеха в нелёгком деле, которое я задумал. Так и сказал – «в деле, которое ты задумал». Я не знал, каковы возможности как следователя у Миронова теперь, ведь я не видел его больше года. Алкоголизм – дело такое, мозги съедает хоть и по крупицам, но верно. И всё же я надеялся, что Анатолий Борисович окажется здесь полезен. Я его ждал с надеждой и затаённой радостью.
Чтобы обозначить перед городскими свою серьёзность, я, помимо извещения о случившемся, спросил о делах чёрных копателей, которые, я это знал, в отделении значились в разработках. Как ни странно, но их деятельность в деревне заинтересовала городское начальство больше, чем самоубившийся и пытавшийся самосжечься мужик. Мне пообещали, что передадут с Мироновым всю имеющуюся информацию. Даже поблагодарили за своевременное реагирование.
Я порывался сделать звонок Ленке. Но передумал, поскольку голова теперь была занята совершенно другим. Оправдываться мне сейчас не хотелось, хотя вины своей я, разумеется, нисколько не отрицал. Завтра и позвоню, решил я, когда хотя бы отчасти разрулится проблема, лежавшая сейчас с прострелянной головой в секретном депозитарии.