Преследуя нас

Мэи?сен Кэт T.

Я очень волнуюсь, мои ладони вспотели, когда я начала возиться с кольцами на левой руке. Когда Лекс предложил вернуться домой в Кармел и наконец-то сообщить новость отцу, я изо всех сил пыталась придумать любую отговорку под солнцем.

Оказалось, что у каждой отговорки есть решение.

Никки заверила меня, что она справится с работой, а врач сказал, что мне можно лететь, так как я нахожусь только во втором триместре.

Лекс даже разыгрывает спектакль «я обижен, ты не хочешь выходить в открытую из наших отношений». Это выглядит так, будто он издевается

надо мной. Может быть, это мое воображение.

Прошла неделя, и я стою на крыльце дома, который когда-то называла домом. Не то чтобы я не хотела говорить отцу, что я снова вместе с Лексом, просто я боюсь, что за девять лет его коллекция оружия увеличилась в три раза, и последнее, чего я хочу, это погони за дикими гусями по всему городу.

— Все будет хорошо. Прошло девять лет, Шарлотта, — спокойно говорит Лекс.

— Я неважно себя чувствую, — стону я.

— Опять утренняя тошнота?

Тот, кто придумал термин "

«утренняя тошнота», должно быть, был мужчиной. Это должно называться «тошнота на весь день». Список продуктов, которые меня отталкивают, становится длиннее с каждым днем. Когда я летела сюда на самолете, я официально добавила в свой список апельсины. Мужчина напротив меня съел три штуки подряд, а меня три раза подряд стошнило в крошечном туалете.

Была неделя или две, когда это чувство исчезло, но по какой-то непонятной причине я поймала вторую волну этого, молясь, чтобы оно было недолгим и не продолжалось всю беременность.

— Да… или нет… — я набралась храбрости и постучала в дверь.

Секунды кажутся часами, сердцебиение учащается, чем дольше мы стоим здесь. Но потом я вспоминаю, что внутри меня маленький малыш, а излишний стресс для ребенка — это нехорошо. Делая глубокие вдохи, я уговариваю себя успокоиться. Лекс прав, девять лет — долгий срок.

Дверь открывается, мой отец в шоке смотрит на меня.

— Чарли?

— Папа! — кричу я, бросаясь к нему в объятия.

Прошел год с тех пор, как я видела его в последний раз, но в отличие от всех других раз, когда я видела его, этот раз вызывает гораздо больше эмоций. Я здесь, больше не его маленькая девочка, а женщина, беременная ребенком от мужчины, которого я люблю.

Я прижимаюсь к нему, позволяя его запаху охватить меня, смеси «Олд Спайс» и стирального порошка — знак того, что о нем заботится хорошая женщина. Он отстраняется, не улыбается, но смотрит таким холодным взглядом, что, клянусь, птицы слетели с деревьев, словно шестое чувство подсказывает, что сейчас произойдет.

— Какого черта Эдвардс здесь делает? — повышает он голос.

— Папа, пожалуйста. Нам нужно поговорить.

— Ему здесь не рады.

— Папа! Можем мы, пожалуйста, вести себя как взрослые люди и поговорить?

— Взрослые люди? Он был взрослым, Чарли, когда ты была подростком. Взрослым, который воспользовался тобой, — отвечает он.

— Папа… — стенки моего желудка слабеют. Прикрыв рот, я отталкиваю его с дороги, — Мне нужна ванная.

После неприятной ситуации в ванной, когда я увидела, что у меня было на обед, стою у раковины и брызгаю на лицо холодной

водой. Серьезно, когда же, черт возьми, прекратится эта утренняя тошнота? Я открываю дверь и слышу разговор отца и Лекса, голоса приглушены, и я не могу расслышать его. Однако догадываюсь, что он не из приятных.

Я вхожу на кухню и прерываю то, что выглядит как жаркий спор.

— Чарли…

— Папа, если ты говоришь о недалеких людях в этом городе, то мне действительно все равно на то, что они говорят, они могут говорить о нас сколько угодно. Я знаю, кто я. Я женщина, которая упорно боролась за то, чтобы оставить свое прошлое позади. Я училась и окончила Йельскую юридическую школу. Я открыла юридическую фирму в Нью-Йорке. Мне дали второй шанс с единственным мужчиной, которому принадлежало мое сердце, и теперь… теперь… у нас будет ребенок.

Вот так, я проболталась, без прикрас — все по-настоящему. Я решила придержать информацию о том, что мы поженились по прихоти в Хэмптоне.

По одному кусочку информации за раз, Чарли.

Его лицо меняется, я никогда раньше не видела такого выражения. Я нервно бросаю взгляд на Лекса, который пожимает плечами, очевидно, ему так же интересно, как и мне.

— Я стану дедушкой? — спрашивает он с легким скрипом в голосе.

Я киваю, и он тут же заключает меня в крепкие объятия. Слава богу! Напряжение спадает, и как раз в этот момент у меня заурчало в животе. О, позор.

— Пора подкрепиться… но это не значит, что ты не на крючке, Эдвардс, — предупреждает он.

— Папа, оставь это. И, пожалуйста, не используй слово «крючок». Это звучит как что-то, что ты нашел мертвым на дороге и решил зажарить.

— Я подумал о твоих любимых куриных крылышках «Баффало», — гордо говорит он.

— Без крылышек, — отвечаю я с тоской.

— Как насчет жаркого от Дебби?

— Слишком сочное мясо.

— Ну, а ты что хочешь?

Я задумалась на мгновение, и тут меня как молнией ударило.

— Сэндвич с арахисовым маслом, желе и кетчупом, — гордо заявляю я, и от этой мысли у меня текут слюнки.

— Что? — спрашивают они оба в унисон.

Мы все смеемся, и папа сразу переходит к делу. Десять минут спустя я сижу перед их отвратительными лицами и макаю свой сэндвич в кетчуп. На вкус он как рай и идеально подходит.

— Так надолго ты здесь? — спрашивает папа.

Я поворачиваюсь к Лексу, не зная, как долго он ожидает, что мы останемся в Кармеле.

— Четыре дня, — отвечает Лекс.

— И где вы остановитесь?

— Эм… мы надеялись здесь, но если это проблема, мы можем найти отель.

— Вы знаете, что можете остаться здесь… в отдельных комнатах, — добавляет он.

— Э, привет, папа… Я думаю, что дело сделано. Если, конечно, ты не считаешь, что этот ребенок был зачат непорочно?

Лекс смеется, пока мой отец морщится.

Мы еще немного говорим о жизни в городе, когда Дебби приезжает домой. Я очень рада ее видеть. Она, возможно, лучшая мачеха, о которой только можно мечтать. Лекс уходит, сказав, что ему нужно забрать несколько вещей из магазина.