Преследуя восход
Шрифт:
— Как, уже не стоим на ногах, мастер Стивен? — сардонически осведомился хрипловатый голос.
— Молл! — рассмеялся я. — Ты тоже с нами?
Она обернулась на зов, раздавшийся с кормы, но приостановилась, чтобы похлопать меня по спине:
— Стыд и срам — бросить охоту на полпути и только понюхать запах волка! Да, я приписана старшиной-рулевым — и это меня сейчас зовут к рулю!
— Говорил я тебе — достану все самое лучшее, Стив, — ухмыльнулся Джип, появляясь так же внезапно, как и исчез. — Все они забияки, но она им всем даст сто очков вперед.
— Если дойдет до драки, то я не мог бы пожелать никого лучше, чтобы стоял рядом, — согласился я. — Кроме тебя разве что.
— Меня? — Джип с сожалением покачал головой. — Это очень любезно с твоей стороны, Стив, — сказать такое, да только где же тебе знать. Она… понимаешь, во всех Портах ни один человек, что умеет держать в руках клинок — ни мужчина, ни женщина, — с ней не сравнится, никакой другой боец — от Кадиса до Константинополя. И не было такого, разве что до меня.
— До тебя? Но она же не выглядит такой старой! Если уж на то пошло, она моложе тебя.
— Ну, она, наверное, моложе многих, да только я не много таких видел. Она здесь, Стив…
Неожиданное волнение прервало его слова. По трапу, громко стеная, хромал старик по имени Ле Стриж. Его поддерживали под обе руки две фигуры, такие же оборванные, как и он сам. Одной из них был Финн, а другой, к моему удивлению, оказалась юная девушка, костлявая, бледная, с голыми ногами под рваным черным платьем. Однако ее никак нельзя было назвать непривлекательной. Благодаря темным влажным волосам, в беспорядке падавшим на высокие скулы, ее зеленые глаза казались огромными, а улыбка приобретала тот голодный оттенок, какой бывает у беженцев на газетных фотографиях. Я предполагал, что такой экипаж, как наш, встретит ее свистом, если не чем похуже, но они, напротив, подались назад, с опаской убираясь с ее пути. Многие из них сделали пальцами рожки от дурного глаза или присвистнули и сплюнули. Финн огляделся вокруг с жутковатой ухмылкой, и они тут же прекратили. Ле Стриж остановился у конца трапа.
— Мастер штурман! К вам на борт еще трое! — Он поклонился. — Моя ничтожная персона, Финн, с которым вы знакомы, и позвольте представить вам Пег Паулер. Полезная помощница, вне всякого сомнения.
— Несомненно! — пробормотал Джип и показал в сторону носа. — Ваша каюта на баке по правому борту. Будет лучше, если вы уйдете туда и там пока останетесь, а то ребята из-за вас волнуются.
Стриж поклонился:
— Рады оказать вам услугу, мастер штурман! Идемте, детки.
Странное трио заковыляло прочь, и толпа на палубе расступилась, пропуская их. Я собирался спросить Джипа про девушку, но он остановил меня, схватив за руку.
— Вот оно, Стив! Чуешь? Прилив меняется. Он теперь медленный.
Я бросил взгляд за борт. Сероватый свет разрастался, но я ничего не различал, кроме тумана, клубившегося под пушечными портами:
— Ничего не чувствую. Мы погружаемся глубже?
Джип беспечно рассмеялся, но было в его смехе что-то — нечто новое, от чего волосы у меня на голове зашевелились так же легко, как от свежего бриза.
— Не от морского прилива, Стив, медленного и тихо подступающего! Когда наш прилив повернет, когда каналы будут свободны и не будет опасности сесть на мель, мы можем плыть к востоку от самого солнца!
Пока он говорил, свет менялся и неожиданно прорезал холодную серость; верхушки мачт ожили, освещенные ярким светом.
— Отставить, на носу! — прогремел Пирс с кормы. — Распустить передние паруса! Эй, на марсе, распустить топселя!
Такелаж зазвенел, как гигантская гитара, под поспешно карабкавшимися на мачты ногами, и над нашими головами с треском упали полотна цвета пергамента, на минуту повисли, а затем наполнились гулом и натянулись.
— Право руля! Поднять передние паруса! Держать круче к ветру! Держать круче к ветру, сучье отродье! Круче к ветру!
Пока паруса, расцветая, наполнялись ветром, матросы повсюду тащили канаты с причала.
— Отставить, на корме! — ревел Пирс. — Травить шкоты! Все на брасы!
Я схватился за поручень, когда корабль неожиданно поднялся подо мной, слегка накренился и с готовностью прыгнул вперед, как живое существо.
Солнце поднималось над краем мира, и его неяркий свет пробивался сквозь поникший туман, простиравшийся, чтобы встретиться и слиться с рассветными тучами и превратить их в волны сияющего золота. Мы проскользнули гавань, и запахи смолы и рыбы растворились в чистом холодном ветре. Я слышал, как под нами бурлит вода, но казалось, что ее вовсе не существует: бескрайний прилив света прорезал ее, превратив все в туманную полупрозрачность — и воду, и воздух. Подняв голову, я увидел, что топсели набрали воздуха и наполнились, а может быть, их заполняло сияние, такое сильное и свежее, что, казалось, вдыхая его, я поднимался над самим собой — дрожащий язычок огня.
Впереди нас раскрылись тучи. Я уже не видел солнца, словно оно зашло под нами, зато его свет сиял впереди нас, придавая чистую призрачную твердость облакам и обрамляя их золотом. И там облака приобрели форму побережья, окаймленного яркими пляжами, полуостровами, мысами, островами, где были темные горы, увенчанные лесами. За нашим бушпритом простирался архипелаг, обширный и охвативший все небо, и лазурные каналы открывались, чтобы принять нас. Нос корабля нырял, поднимался, подпрыгивал и снова поднимался выше и выше и туман разбивался о него и рассыпался по обе стороны длинными перьями медленно падающих струй, а над нами кружили и кричали огромные морские птицы. И в голосе Джипа я услышал то же дикое торжество, бескрайнее, как голубевшие впереди горизонты:
— Через рассвет! Над всеми ветрами земли! Мы отправляемся в путь!
6
Когда-то, еще маленьким мальчиком, я лежал на лужайке, глядя вверх на проплывающие над крышей тучи, и воображал, что они стоят на месте, а я и крыша поднимаемся к ним вверх. Теперь это происходило наяву.
Канал открылся перед нами, когда мы плавно и стремительно выходили в море, — ослепительная голубая ширь, на которую больно было смотреть. Над нами и под нами была чистейшая бесконечная лазурь, бездонная голубизна идеального моря и совершенного неба — если и был разделяющий их горизонт, это ускользало от моего ослепленного зрения. И под длинными лучами низкого солнца голубизна стремительно превратилась в пылающее золото, пронизанное полосками мерцающей белизны. Были это перистые рассветные облака или барашки волн, гонимых ветром, или и то и другое вместе — откуда мне было знать? Я поднялся выше забот, выше мыслей. Я стоял, объятый восторгом. Мы плыли по свету — свет наполнял наши паруса и рябил под кормой, светом мы дышали, он заполнял наши вены и заставлял пульс биться быстрее. А перед нами, раскинувшись в холмистых волнах облаков, лежали острова рассветного архипелага.