Пресс-хата для Жигана
Шрифт:
Польщенный старик только хмыкнул в кулак.
— Не умеет молодняк работать. Это факт. Лепят фуфло по-скорому. Не чувствуют от работы кайфа. Им бы поскорее деньгу срубить и впарить клиенту дешевый левак. А у нас бумага — страшная сила. Без бумаги человек круглый ноль. Но я, Жиган, без дураков, крепко сдал. Руки дрожат, да и с ментурой неохота встречаться. Отбанковал свое Чичо.
Вспомнив славное прошлое, старик махнул еще стопку. И наконец оттаял. Он снова повеселел, пытливо поглядывал на гостя.
Настало время перейти к главному.
Жиган отодвинул
— Тут одна бодяга паршивая закрутилась и меня боком зацепила. Что да как, тебе не интересно. Но мне надо знать, кто сейчас на дорогие тачки липу клепает. Ну там всякие техпаспорта, купчие и прочую ботву.
Чичо наморщил лоб, собираясь с мыслями. Он знал, что гость никакого отношения к правоохранительным органам не имеет. Следовательно, можно не суетиться. Но и консультировать гостя хитрый старик не спешил. Важно выпятив губу, произнес:
— Подожди-ка, дай пораскинуть мозгами. Лепил-то немало развелось. Но настоящих классных мастеров единицы, — перебирая в уме погоняла, дед молча загибал пальцы.
На самом деле одна неблагодарная скотина с ходу всплыла в памяти у изготовителя фальшивок. Его лучший ученик по прозвищу Картон даже не пришел навестить старика в больнице. А перед этим хвастался, что в последнее время круто поднялся на изготовлении «фальшака» для угонщиков автомобилей.
В старости внимание обретает особое значение. Старикам хочется, чтобы о них не забывали. Оказывали хотя бы символические знаки внимания. Старики порой бывают капризны, как дети. А лучший ученик Чичо оказался полнейшей сволочью, не знающей, что такое благодарность.
Выдержав минутную паузу, Чичо как бы нехотя произнес:
— Наводку я тебе дам. Только… — он поднял палец.
— Понимаю. Как пишут в журналистских репортажах — источник информации пожелал остаться неизвестным, — успокоил старика Жиган.
— Очень пожелал, — улыбнулся Чичо, — дело ведь не шутейное. Разборками обернуться может. Ты же неспроста палеными тачками занялся?.. Ну да ладно! Это твой бубновый интерес. А я живу по принципу — меньше базаришь, позже схавают, — показав жестом, что пора наполнить рюмки, дед потер глаза; выпив и закусив, продолжил: — Не знаю, в тему ли, но один фраерок гоношился выточными бумажками на машины. Болтал у меня лишнего. Мол, на улетные тачанки бумажки варганит. А тачанки эти, — старик сделал большие глаза, — корыта эти, значит, у нехилых людей угнаны.
Жиган даже привстал на стуле:
— Поподробнее, Чичо. У кого угнаны?
Старик пожал плечами:
— Откуда я знаю! Только кент этот талдычил, что об угонах и по «ящику», и в газетенках гугнили. Я, по причине слабого зрения, всю эту муть не читаю и не смотрю. Но краем уха слышал, что какие-то отморозки берут на гоп-стоп авто у конкретных людей. Я тему не развивал. Мне этот базар — по барабану. Меньше знаешь, дольше в постели, а не в могиле поспишь. Но раз ты спросил… — хитро прищурившись, Чичо замолчал.
От удачи у Жигана засосало под ложечкой. Новость была настоящим подарком судьбы. Осторожно, словно не веря в невероятное стечение
— И как погоняло этого художника?
— Картон, — намазывая на хлеб толстый слой икры, ответил Чичо.
В последнее время Картона мучил по ночам один и тот же кошмар с омерзительным гомосексуальным подтекстом. Будто Картон лежит привязанный к кровати, а вокруг него бегает без штанов следователь Петрушак и, тряся «хозяйством», орет:
— Я тебя за ксивы выточные опущу! Нарушил уговор! Не стуканул! Теперь будешь очком расплачиваться…
Картон просыпался весь в поту. Сначала сон показался ему идиотской фантасмагорией, неизвестно каким образом проникшей к нему в сознание. Уж слишком нелепым был сюжет. Но это уже после пробуждения, когда все вставало на свои места. А вот ночью было не до смеха. Картон мог поклясться, что чувствовал даже запах, исходящий от немытого тела следака.
Сам-то изготовитель фальшивок был предельно чистоплотен. Два раза в день, а в жаркую погоду и чаще он принимал душ и обильно умащивал тело ароматическими притирками и орошал дезодорантами.
Сотрудничество со следователем, а попросту говоря стукачество, становилось невыносимым. Картон устал вести двойную игру. По договоренности, изготовитель фальшивок был обязан сообщать обо всех своих заказчиках. Но человек, с которым Картон сотрудничал в последнее время, был пострашнее следователя Петрушака вместе со всей его ментовской конторой.
С Мармеладом его свели люди из криминальных кругов. Тот предложил выгодное сотрудничество, попросив изготовить на пробу документы, подтверждающие легальность приобретения «Тойоты Короллы». У машины уже были перебиты номера кузова и двигателей. Выправив бумаги, Картон передал пакет документов заказчику. Осмотрев фальшивки, Мармелад, приехавший на той самой «Тойоте», распахнул дверцу.
— Садись, — приказал он.
Картон удивленно поднял брови:
— Зачем?
— Прокатимся по матушке-столице. А потом, по Кольцевой пару километров сделаем. Проверим твои бумажки в деле. Если какой-нибудь гибэдэдэшник прикопается — пеняй на себя, — с холодной усмешкой произнес человек со шрамом над верхней губой.
Ничего подобного в практике Картона еще не было.
Они битых три часа колесили по автострадам и улицам Москвы. Документы у стражей порядка на дорогах не вызывали подозрения. Заказчик заплатил вдвое больше обещанного.
Вручая стопку купюр, сказал:
— Скупой платит дважды. А я жмотиться не привык. За хорошо сделанную работу надо хорошо отблагодарить. В этом вся фишка. Тогда и спросить за проколы можно по-крупному.
С той поры Картон работал только на одного клиента, если, конечно, не принимать в расчет Геннадия Семеновича Петрушака.
В этот вечер Картон чувствовал себя особенно скверно. Все в его жизни шло наперекосяк. Днем Картона обманули на рынке. Носатый азербайджанец, подсунул ему несколько гнилых баклажанов. Ближе к полудню позвонила подруга и нежным голосом сообщила, что у нее обнаружили симптомы нехорошей болезни.