Преступившие
Шрифт:
К удивлению дхара, Китаец, как только они остались вдвоем, вдруг быстро, рывком, поклонился, произнеся фразу на каком-то странном языке. Фрол, уже готовый возмутиться, внезапно сообразил, что язык этот похож на дхарский. Понять, во всяком случае, было можно.
– Повтори, – велел он по-дхарски. Китаец повиновался.
«Я не делал зла большому человеку, – понял Фрол. – Пусть большой человек не делает мне зла».
– Слышь ты! – взъярился дхар, переходя на русский. – Ты это, елы, брось! Кто Француза… Лунина под бээмпэшку пихнул? А того парня? Думаешь,
– В этом виноват тот, кто послал меня, – Цэбэков тоже перешел на русский. – Не вини меня, большой человек! Мне могут приказать, и я убью даже бодхисатву. Я заклят…
Фрол не имел точного представления о бодхисатве, но осознал, что убивать его – или ее – дело совсем последнее. Странный тон узкоглазого начал изрядно злить.
– Чего «заклят»? – буркнул дхар. – Тоже, Старик Хоттабыч, елы! Не будь здесь ментов, я бы тебе показал! Куда Николая повезешь?
Но Китаец, не сказав больше ни слова, вновь поклонился странным быстрым поклоном и отошел к машине. Келюс, сопровождаемый двумя милиционерами, был уже там.
– Бывай, осетин! – попрощался он, подмигнув Фролу. – Нашим все расскажи…
Дхар угрюмо кивнул, не будучи уверен, что его самого отпустят.
– Там Кора, – добавил Лунин, уже садясь в «луноход». – Они хотят забрать ее в больницу…
Фрол снова кивнул. Дверца захлопнулась, и «луноход» тут же тронул с места. Дхар секунду постоял, а затем направился туда, где в окружении нескольких «синих» лежала девушка.
Она была в сознании, но не могла встать и тихо стонала. Милиционеры – двое молоденьких сержантов и лейтенант – нерешительно обсуждали, вызывать ли «скорую» или самим отвезти девушку в клинику.
– Отойдите! – недружелюбно бросил дхар и присел рядом с Корой.
– Вы врач? – спросил лейтенант, но послушно отошел.
Фрол, протянув руки над головой девушки, начал читать выученные в детстве заклинания. Дхар не был уверен, помогут ли они, но читал услышанные от деда слова вновь и вновь, пока Кора не произнесла с глухим вздохом:
– Спасибо… Мне лучше, Фрол… Где Николай?
Милиционеры, убедившись, что можно обойтись без «скорой», с видимым облегчением ретировались. Полковник велел Фролу назавтра зайти в райотдел, но, дхар понял: о приглашении можно забыть. Вся комедия затевалась ради Келюса, остальные щекастого не интересовали.
Вскоре Кора и дхар остались одни. Девушке стало легче, и она смогла понемногу двигаться, благо, автобусная остановка была рядом.
– Я хотела остаться там, – негромко, с трудом выговаривая каждое слово, заговорила Кора. – Мне нельзя было сегодня вставать, но этот полковник… И те, «черные»… Они ждали вас. Они почему-то знали, что Николай сегодня придет сюда…
Дхар кивнул – его подозрения подтверждались. Воля Лунина не была полностью свободна.
– Ты, Кора, вот что… Не разговаривай пока, – посоветовал он. – Уедем отсюда, елы, да поскорее…
Пока они добирались до большого здания на Набережной, дхар успел пересказать Коре события последних дней. Девушка слушала внимательно, но вопросов не задавала. О том, что было с ней самой, она не сказала больше ни слова.
У подъезда, где жил Келюс, Фрол с удивлением заметил знакомую фигуру. Кузен Мик сидел на лавочке и с отрешенным видом курил сигарету.
– Дядю Майкла взяли, – сообщил он при виде Фрола. – Здрасьте… – это относилось уже к Коре.
– В милицию? За что? – в первое мгновение дхару почему-то представилось, что Корфа задержали за незнание правил дорожного движения.
– Нет, – мотнул головой Плотников. – Гэбисты. Фрол… э-э-э… Афанасьевич… Познакомьте…
– Кора, – представилась девушка, пытаясь незаметными движениями сбросить с платья прилипшие комочки кладбищенской земли…
7. УЗНИКИ
Корфа арестовали в самом центре Столицы в тот момент, когда Мик знакомил своего заокеанского кузена со знаменитой барахолкой на не менее известной площади, почти там же, где некоторое время назад Фрол участвовал в осаде серого здания госбезопасности. У барона попросили прикурить, и на руках, подносивших спичку, мгновенно клацнули наручники. Мик не остался в стороне, но один из людей в штатском сунул ему под нос красное удостоверение, и полковника втолкнули в поджидавшую легковушку.
Михаил Корф знал о «чека» немало. Вместе с другими он вскрывал в освобожденных городах забитые трупами подвалы, узнавая подчас то, что еще недавно было его друзьями и боевыми товарищами. Когда люди в кожанках попадались полковнику в руки, он ставил их к стенке без малейших колебаний. Поэтому менее всего в жизни (как в той, уже далекой, так и в нынешней, непонятной) барону хотелось оказаться на Лубянке. Впрочем, к этому Корф был готов. Красной сволочи он положил немало, поэтому счет все равно будет в его пользу.
В машине Корфа первым делом обыскали, забрали револьвер и две запасные пачки патронов, после чего некто в аккуратно выглаженном костюме прочел грамотку с упоминанием «Корфа Михаила Модестовича, 1891 года рождения».
– Вы поняли? – переспросил гэбист, заметив, что барон смотрит куда-то в сторону. – Гражданин Корф…
– Попался бы ты мне раньше, комиссарская шкура… – мечтательно произнес полковник и прикрыл глаза.
В ответ он ждал чего угодно – хотя бы удара в лицо, но внезапно люди в штатском рассмеялись. Корф удивленно открыл глаза и сообразил, что смеются не над ним, а над «шкурой». Гэбист – молодой плечистый парень – обиженно засопел и спрятал грамотку в большую черную папку.
– Господин полковник, – обратился к Корфу гэбист постарше. – Если вы дадите честное слово не сопротивляться, мы снимем с вас наручники.
Честного слова барону давать не хотелось, но наручники жали страшно, и он, промолчав, все же протянул вперед руки. Гэбисты переглянулись, старший кивнул, и один из подчиненных снял железки. Корф скрестил руки на груди и вновь закрыл глаза.
– Господин полковник! – неожиданно раздался голос «комиссарской шкуры». – Вы меня оскорбили! Немедленно извинитесь!