Преступившие
Шрифт:
Вечером третьего дня, после ужина, Келюс внезапно почувствовал себя странно. Закружилась голова, в ушах послышался легкий далекий звон, все тело охватила слабость. Лунин присел на койку, а затем, не выдержав, прилег. Мелькнула запоздалая догадка: что-то подмешали в еду. Значит, решили отравить? В голове начало мутиться, руки забило мелкой дрожью, дальний угол комнаты стал расплываться…
«Как просто, – подумал Николай. – Значит, все?»
Впрочем, никакой боли не чувствовалось. Напротив, неподвижное тело обрело странную легкость, слух, уже не улавливающий никаких реальных звуков, наполнился
Не слухом, а по какому-то колебанию воздуха Келюс понял: дверь в камеру отворилась. Кто-то подошел – но тут перед глазами встала серая пелена. Лунин ощущал только взгляд – внимательный, любопытный. Это продолжалось долго, возможно, не меньше часа. Наконец, пелена пропала, камера вновь была пуста. Потянулись долгие минуты, и вот кто-то снова вошел в комнату. На этот раз Лунин видел гостя. Желтоватое узкоглазое лицо, покрытое глубокими морщинами, темный плащ, похожий на балахон, маленькая круглая шапочка… Без труда вспомнилось: ночь в Белом Доме, комната на восьмом этаже и старик, выходивший из секретной комнаты.
– Приветствую вас, Николай Андреевич, – голос говорил по-русски с легким акцентом, но чисто, без всякого выражения и эмоций. Келюсу даже показалось, что он не слышит никакого голоса, а слова возникают сами собой в его сознании, но в этом он мог и ошибиться. Во всяком случае губы старика шевелились, но еле заметно, почти не разжимаясь.
– Для начала я хочу кое-что уточнить. Это не займет много времени…
Лунин хотел было возразить, что не намерен беседовать в подобной обстановке, но внезапно темные глаза гостя приблизились и словно выросли. Николай почувствовал, как звон в ушах переходит в глухой резкий гул. Еще мгновение – и сознание исчезло…
…Тишина – абсолютная, недвижная. Каким-то краешком Келюс продолжал ощущать себя, но время остановилось. Сколько это тянулось, понять было невозможно. Наконец откуда-то издалека послышался резкий повелительный голос:
– Очнитесь! Николай Андреевич!
Вздрогнув, Келюс открыл глаза. Смуглое лицо смотрело на него бесстрастно и холодно.
– Извините за подобный метод. Он, по крайней мере, не сопряжен с физическими страданиями. Итак, теперь я знаю все, и мы можем поговорить…
Лунин понял: гипноз! Усыпили и заставили все рассказать! Для этого и подмешали наркотик – чтобы ослабить волю… На миг вспыхнула ненависть, но тут же исчезла. Остались страх и почему-то – любопытство.
– Как я понял, вы уже сообразили почти все. Да, вы, Николай Андреевич
– совершенно лишний свидетель. Вы увидели, как действует то, что мы называем «Тропой Света». Это небольшая тайна, но мы ее очень бережем. К сожалению, благодаря оплошности других людей вы познакомились с некоторыми важными документами. Вы коснулись Тайны Больших Мертвецов и даже что-то знаете об Оке Силы. Это очень плохо – для вас. Есть два выхода, и оба вас не устроят. Первый – тот, которого вы так опасаетесь. Второй – не лучше, но об этом сейчас не будем. К вашему счастью, тот, кому я служу, не желает такого. Почему – не так важно. Скажем, вы родственник его очень давнего и упорного врага. Тот, кому я служу, по-своему справедлив, и не хочет, чтобы ваше устранение походило на месть…
Лунин невольно удивился, но тут же возникла догадка. Старик говорил о его деде, старом большевике Лунине! Вот, значит, как? С кем же враждовал бывший нарком?
– …Но вы слишком опасны, чтобы вас просто отпустить с миром. К тому же вы связались со странной компанией, а это еще опаснее. Итак, вы останетесь здесь и, боюсь, надолго. Через некоторое время вас переведут в более приличные условия, и мы встретимся снова. Меня зовут Нарак-цэмпо, запомните это имя…
– А что будет с остальными? – это было первое, о чем решился спросить Келюс.
– Забудьте о них, Николай Андреевич. Впрочем, вы имеете шанс несколько улучшить свое положение. Нас беспокоит Соломатин. Он может быть опасен, а поэтому его следует обезвредить как можно скорее. Надеюсь, вы окажете нам помощь. Это зачтется…
Хотелось крикнуть, но Лунин сдержался. Они хотят «обезвредить» Фрола? Не выйдет, воин Фроат им еще покажет…
– Подумайте, – закончил Нарак-цэмпо. – Вы, конечно, догадываетесь, что у нас есть способы убеждения. Некоторые из них вам не понравятся. До встречи, Николай Андреевич.
Смуглое морщинистое лицо начало расплываться, и Келюс ощутил, что вновь теряет сознание. Странные голоса вновь зазвучали в полную силу, свет перед глазами померк, и Лунин провалился в немую бездну. Тьма поглотила его; исчезли не только мысли, но и ощущение себя самого – последнее, что теряет человек…
…Он очнулся – камера была пуста, голова казалась свежей, и все случившееся в первую секунду представилось Николаю ночным кошмаром. Но кошмар был наяву: легкая дрожь пальцев еще не прошла, в ушах звучали отзвуки странного хора, и с каждой пульсацией крови в висках отдавалось эхом непонятное имя – Нарак-цэмпо.
Первая попытка встать оказалась неудачной: слабость брала свое. Собравшись с силами, Лунин вновь привстал, и на этот раз дело пошло успешнее. Он сделал несколько шагов по камере. Одурь постепенно уходила, и, вспомнив Корфа, начинавшего каждое утро с неизменной гимнастики, Келюс принялся проделывать какое-то подобие зарядки. Впрочем, его хватило всего на несколько упражнений. «Нарак-цэмпо… Нарак-цэмпо…» – стучало в голове. Наконец-то все стало ясно. Его пока не убьют. Зато всех остальных ждет смерть. А его постараются использовать, чтобы «обезвредить» парня, который спас Николая дождливой августовской ночью. Чем им так помешал Фрол? И что за «способы убеждения» имел в виду этот желтолицый? Впрочем, последний вопрос был самым несложным. Вновь вернулся страх – безграничный, парализующий волю и чувства…
– Не бойся, воин Николай…
Это прозвучало настолько неожиданно, что Келюс замер, затем обрадованно вскрикнул и оглянулся. Варфоломей Кириллович стоял посреди камеры – такой же спокойный и уверенный в себе, как и той страшной августовской ночью. Почему-то в первый миг Николая совсем не удивило, каким образом старик очутился в его камере. Об этом он подумал значительно позже, теперь же ощутил радость и невероятное облегчение.
– Здрав ли ты? – продолжал старик, улыбаясь уголками губ. – Как твой сосуд скудельный, что ты «черепушкой» величал?