Преступление без срока давности
Шрифт:
— Скоро только кошки родятся. — Вспомнив гражданина Горкина, Снегирев нахмурился и поставил стакан. — Хвастаться пока нечем. Могу лишь сказать, что на кассете, отснятой этой сволочью, твоей сестры нет. А вообще все очень непросто, уж больно люди солидные замешаны.
Он нисколько не кривил душой. Чекист Шагаев в самом деле оказался человеком весьма основательным. Окна в его квартире были особые — со специальными тройными стеклами, которые не берет лазерная подслушивающая система, по городу он передвигался в бронированном «шестисотом», а в его подъезде находился турникет и сидели молодые люди с уставными стрижками. Блестели
Зато отец его, отставной деятель от прокуратуры, держал себя попроще. Обретался в обычном доме на Старо-Невском и, ни от кого не хоронясь, шаркал себе каждый день по питерским улицам, держась за суковатую, толщиной в руку, лесовину, — ничего не поделаешь, годы. Прошлой ночью Снегирев уважил старость и вмонтировал ему в телефонную сеть подслушивающее устройство с миниатюрным магнитофоном — потихоньку можно и до генерала добраться: курочка клюет по зернышку, а обгаживает весь двор.
— Да уж, люди серьезные! — Кольчугин поперхнулся и вытер рукавом внезапно вспотевший лоб. — Родителям Ленки худо сделалось, когда увидели на экране, как их дочку режут, отец сейчас с инфарктом лежит… Ладно, Алексеич, извини, пойду с капитаном Носовым общаться, полюбуюсь на творение его.
— Давай, давай, действуй. — Усмехнувшись, Снегирев подлил себе еще сока и, заметив на соседнем столике кем-то забытый номер «Калейдоскопа», принялся листать его, — спешить мне, мол, некуда.
"Вдова пришла заказать надгробную плиту.
— Какую надпись желаете?
— Здесь лежит честный человек, депутат…
— Виноват, мадам, — перебивает ее мастер, — вам никто не разрешит закопать в одну могилу двух человек".
Анекдот пришелся как нельзя в тему, а в это время во дворе послышались громкие крики, плавно переходящие в свою матерную форму, и, одобрительно покачав головой, Снегирев стал читать дальше: «Из милицейского рапорта: „Захожу в туалет, а там столько дерьма — даже в голове не укладывается…“»
— Ну, слава Богу, отвязался от меня капитан, — вернувшийся Кольчугин залпом хватанул вишневого и внезапно сделал скорбное лицо, — и теперь кипятком писает, в «мерседес» свой попасть не может. За что ты его так, Алексеич?
— А рылом не понравился. Злой я сегодня. — Снегирев разлил остатки сока и, не поднимая глаз от журнала, ухмыльнулся: «Адвокат спрашивает у клиента: „Почему от вас ушла жена?“ А тот отвечает: „Понятия не имею, сладкий ты мой!“»
— Да, педерастов тоже как котов на помойке. — Кольчугин сквозь кружевную занавеску задумчиво смотрел во двор, где страж закона Носов пытался сдвинуть стоявшую на передаче «Ниву». — Алексеич, томатный будешь?
— Нет, спасибо. — Свернув журнал в трубочку, Снегирев положил его на подоконник и с интересом уставился в окно.
— Его бы в народное хозяйство, пахать ведь можно. Эх, капитан, никогда ты не будешь майором.
Допили сок, неспешно поговорили за жизнь, и Снегирев наконец поднялся:
— Счастливо, Кирилл, будет что, сразу дам знать. — Пожал Кольчугину руку и, широко улыбаясь, двинулся на выход. У «мышастой» его ждали с нетерпением.
— Ваши права! — Капитан Носов хищно оскалился и для убедительности помахал книжечкой с гербом. — Милиция.
— Ась? — Снегирев приложил ладонь к уху и, как все глухие, отреагировал
— Права давай! — что было силы заорал капитан и, сунув Снегиреву в нос развернутую ксиву, попытался вытащить его документы самостоятельно. — Стоять, я тебе говорю!
— Смотри-ка, удостоверение. — Книженция цвета запоздавших месячных мгновенно оказалась у киллера в руке, и, восхищенно посмотрев на нее, он уронил милицейский документ точно в прорезь решетки люка. — Ой! Упало…
— Убью, сука! — Блюститель законности кинулся было к обидчику, но, встретившись с ним взглядом, волшебным образом передумал и начал принимать энергичные меры по извлечению своей ксивы из дерьма. Ему повезло сегодня — в одном из боксов нашлась огромная, на длинной ручке, лопата, какой обычно снаряжался нанятый для чистки люков бомж, и, подгоняемый надеждой, что документ не погрузился в нечистоты, а плавает на их поверхности, капитан принялся черпать.
— Ну вот, а то сразу в крик, как потерпевший. — Снегирев завел не успевшую остыть «мышастую» и начал медленно выруливать со двора. — И вообще у тебя большие способности к живой работе с дерьмом…
— Погоди, достану тебя, сволочь! — В извлекаемой жиже наблюдалась плотная составляющая, и для гарантии успеха капитан разминал ее руками. — Урою, на ноль помножу!
Однако это было совсем нестрашно — машина у Снегирева была оформлена на подставное лицо, сам он ездил по доверенности — словом, хрен догонишь, а если и догонишь — хрен возьмешь.
Наконец рядом с люком выросла внушительная зловонная куча, а сам он сделался чистым как никогда, однако, увы, удостоверение так и не нашлось.
«Хорошо, если только НПСС всобачат». Несчастный капитан еще раз прошелся ручками по дерьму в тщетной надежде вернуть утраченное, но напрасно. Грязный, вонючий и потерявшийся, он кое-как отмылся от нечистот и в убийственном расположении духа направился к своему «мерседесу». «Как все хреново-то, блин. Господи, святые угодники, а это что?» Дворником к лобовому стеклу было прижато что-то небольшое, прямоугольной формы, и, не веря глазам своим, капитан вдруг узрел красный дерматин родной ксивы. Дрожащими пальцами он раскрыл ее и — о восторг, ликование и блаженство, по сравнению с которыми оргазм жалкая судорога! — узнал на фотографии самого себя.
«А седой этот и не сволочь вовсе. Просто любит человек похохмить, а по жизни не вредный совсем, шутит, но не зло. — Ощущая прилив бесшабашного оптимизма, Носов запустил мотор и врубил любимого профессора Лебединского. — Ну подумаешь, физически поработал немного, так для молодого здорового мужика это только на пользу, вон сколько говна выгреб. Господи, хорошо-то как, приехать домой, Люська пельмешек сварит, трахнуть ее, водочки вмазать, „Посольской“, холодненькой».
Пока капитан переживал катарсис по-милицейски, Снегирев остановил «мышастую» подальше от любопытных глаз и, вытащив сотовую трубу, набрал номер генеральского родителя. Когда линия соединилась, он посигналил биппером, и где-то в недрах дома на Старо-Невском включился портативный магнитофон, посылая в эфир записанные телефонные разговоры. Поутру отставной прокурор вызывал врача — что-то с сердцем, сказались похороны внука, затем ему звонили из газеты, после напомнили о себе друзья-однополчане, и уже под самый занавес Снегирев услышал хорошо знакомый голос: