Преступление и наказание
Шрифт:
— Да? — наклоняет голову доктор, — Сейчас закапаем и посмотрим.
Капли в глаза для расширения зрачков. Час ожидания к неудовольствию куда-то спешащих охранников. Меня, то есть глаза, фотографируют, и мы говорим всем «до свидания».
Уже со следующей недели у меня берут кровь на анализ. Два раза делают кардиографию, что мне не совсем нравится. Я уже ложился под электроды год назад и меня уверяли, что всё хорошо. Но медсестра уверяет, что два раза перед операцией, это — нормально. Придётся поверить на слово. Снова ожидание. В тюрьме ждать легко. Даже если ничего не делаешь, время не останавливается.
Недели через две, неожиданно, меня везут в больницу. На десять
— Курите?
— Нет.
— Алкоголь?
— Нет.
— Наркотики?
— тоже нет.
Взгляд становится теплее.
— Аллергия на что-нибудь?
— Пока не было.
Непереносимость медикаментов?
— Последние 30 лет не принимаю никаких.
Снова поднимает голову и обозревает необычного пациента.
— Были операции?
— Полвека назад вскрывали опухоль на руке под общим наркозом.
Медик смотрит на обложку, где написано, что мне — сорок семь лет и понимает, что клиент не только необычный, но и слегка чокнутый.
— Съёмные зубные протезы есть?
— Есть.
— На операцию нужно будет снять.
И снова домой. В тюрьму то есть.
Приближается дата операции. «Гвардия сивиль» с успехом решила головоломку, заданную доктором. Поскольку зэк заранее не должен знать даты поездки, неважно куда; в больницу, в суд…, то меня за день до назначенного дня вынимают из камеры и везут. Оставляют в больнице на попечение местной полиции. Типа, пусть у вас голова болит. Но у полицейских, дежурящих в больнице, голова не болела. На фоне идиота, который постоянно орал и стучал в стены койкой в соседней камере-палате, моё поведение казалось им ангельским.
— Могу оставить жилет? А то — прохладно.
— Нет, не положено. Даже трусы нельзя.
— А два одеяла можно?
— Сейчас скажем медсестре.
И все остались довольны.
Заходит женщина лет пятидесяти, с усталостью на лице. Толи праздник какой был ночью, толи жизнь не ладится. Но улыбается, укладывая меня на койку. Берёт мою руку в свои ладони и похлопывает, чтобы вздулись вены после наложенного жгута.
— Нервничаете? — спрашивает.
— Совсем нет.
Медсестра вдруг протыкает мою вену насквозь. Чертыхается, прижимает вату и виновато бормочет.
— А я, кажется, нервничаю.
— Ничего, бывает. Попробуйте ещё раз, — утешаю.
Полицейские, молодые пацаны, смотрят и улыбаются.
Трубки фиксируются на моей руке и меня оставляют в палате одного. Трубки — это, типа мостиков, к которым можно подсоединять любые капельницы.
В больнице города Кастейон есть отделение, куда возят больных зэков. В аппендиксе здания, на третьем этаже, за двойной дверью находится слева «обезьянник», где в наручниках ожидают амбулаторные больные. Напротив, через коридор, комната для охраны. Дальше по коридору, за ещё одной дверью, шесть палат. В одной из них нахожусь я. В палате есть телевизор. Включаю новости, а там… Каталония протестует, правительство запрещает, полиция обыскивает, народ блокирует улицы, в порт Барселоны заходят четыре круизных лайнера, на которых планируют разместить дополнительные полицейские силы. Операцию по наведению порядка назвали «Анубис». Бог мёртвых в Древнем Египте. Испанцы любят громкие и звучные названия.
Заходит растерянная медсестра с подносом в руках.
— А тебя, оказывается, будут оперировать завтра. Я принесла тебе еду.
— Большое спасибо, но мне ничего не надо. Только воду.
— Но ведь операция только завтра!
— Вот я ничего и не буду есть до операции. А потом посмотрим.
Озадаченные, как и медсестра, полицейские закрывают дверь на задвижку снаружи. На окне, между прочим, решётки нет. Сижу, хожу, поглядываю в телевизор, и время идёт. Позже, отказываюсь от полдника и ужина. Интерес ко мне повышается. Мне на ночь выключают свет и не беспокоят, если не считать замера температуры и давления при пересменке в полночь.
Утром начинается движение. Куча капель в глаз, новая пижама, чтобы переодеться после душа, опять капли и снова растерянно мне.
— А твоя операция будет только вечером…
Хе-хе! Значит, доктор не обманула. Начинается вечер. Сажают на кресло-каталку. Полицейские небрежно отмахиваются от меня, когда я протягиваю руки под наручники. Пожилая женщина везёт меня по этажам в операционную. Два укола выше и ниже глаза, подсоединяют капельницу и, поддерживая под руку, помогают лечь на стол под гиперболоид.
Левый глаз накрывают специальной полумаской. Правый, вроде бы, открыт, но я его не чувствую и ничего им не вижу. Почти ничего, потому что… появилась фигура, похожая на физиономию с картины Эдварда Мунка «Крик». Такие же формы, глаза, открытый рот.
Этот рот засверкал огнём и на чёрном фоне стали сталкиваться между собой крупные, сверкающие снежинки. Сталкиваясь, они ломались. На их месте появлялись новые. Какие-то чёрные, но прозрачные пятна наплывали друг на друга, заполняя всё пространство. Снова снежинки, но уже чёрные с блестящими краями, на чёрном же фоне. И всё это под музыку прибора, которая иногда прерывалась женским голосом, требовавшим закрыть крышку. Под конец появился какой-то прозрачный круг, с чётко очерченным неровным краем. Его долго прилаживали в отверстии такого же размера. Всё закончилось приклеиванием накладки на глаз. И обрушившимся артериальным давлением из-за какой-то дряни из капельницы. А ведь я их предупреждал, что мой организм, чистый от лекарств, может сильно реагировать на всякую химию. Но сейчас мне не до химии и не до реакции на неё, потому что лежу на койке с давлением девяносто на шестьдесят, и даже пальцем шевелить не хочется. Это видимо беспокоит не только меня, потому что среди ночи мне не только делают дежурные замеры, но и приносят стакан сладкого фруктового сока.
На следующий день снимают нашлёпку, и я выныриваю одним глазом из тумана, в котором жил все последние годы. Медицина закончилась, и начались будни по выполнению протокола по перевозке опасного преступника, коим являюсь. Но тюремный автобус, ежедневно перевозящий больных зэков, уходит без меня. Мне там не хватило места: мне положен отдельный двухместный «шкафчик», размером 90/90/165 см. Растерянные местные полицейские, число которых значительно уменьшилось, потому что их коллеги отправлены в Каталонию на продолжающуюся там операцию «Анубис», обещают позвонить в тюрьму, чтобы меня забрали. Когда я обедал в палате, мне принесли одежду. За мной приехали двое гвардейцев на простом автомобиле. Слегка пугаю их обещанием выблевать только что съеденное. Суют мне в карман полиэтиленовый пакет и салфетки на всякий случай, руки в наручники, меня в авто и через полчаса нахожусь на территории тюрьмы.
Время отдыха. Зэки в камерах. В кабине никого нет и я, от нечего делать, стою под закрытыми дверями модуля, наслаждаясь новыми горизонтами отремонтированного глаза.
Появляются два охранника соседнего блока. Они меня знают с момента появления в этой тюрьме.
— Привет! Чего ждёшь?
— Да вот… Домой не пускают.
Поболтали, посмеялись, посплетничали и они уходят к себе, пообещав позвонить, чтобы меня впустили. Народ мне обрадовался. Всем интересно, как прошла операция, потому что некоторым такая же предстоит.