Преступление в Орсивале
Шрифт:
— Три жалких клочка земли, — отмахнулся он.
— Ну нет, участки недурны. И потом, разве вы не приобрели кое-что на распродаже имущества шахтовладельцев Перонов?
— Там и всего-то ничего земли.
— Верно, но заплатили вы наличными. Согласитесь, ремесло лекаря без диплома не так уж невыгодно.
Мэтр Робло, против которого уже не раз выдвигалось обвинение в незаконной медицинской практике, счел за благо запротестовать.
— Если я лечу людей, — заявил он, — то платы не беру.
— Значит, это торговля
Беседа все более начинала походить на допрос, и костоправ насторожился.
— Да, я неплохо зарабатываю на травах, — ответил он.
— А так как человек вы бережливый и предусмотрительный, то прикупаете землю.
— Я еще скотину лечу, — поспешно подхватил Робло, — это тоже приносит немалые деньги. Ко мне люди за три лье едут. Я лечу лошадей, коров, овец.
— Тоже без диплома?
Костоправ напустил на себя высокомерный вид.
— Сам по себе кусок пергамента еще не делает человека ученым, — изрек он. — Я дипломированных ветеринаров не боюсь. Животных я изучаю на пастбищах и в хлеву. Ежели надо вскрыть нарыв, вылечить овцу от вертячки или от овечьей оспы, то тут мне равных нет.
Голос мирового судьи становился между тем все благожелательнее.
— Знаю, — продолжал папаша Планта, — вы человек искусный и с большим опытом. Да вот совсем недавно доктор Жандрон, у которого вы служили, расхваливал мне вашу сообразительность.
Костоправ нервно вздрогнул, что не укрылось от папаши Планта, продолжавшего как ни в чем не бывало:
— Кстати, наш дорогой доктор уверял меня, что никогда ему не попадался столь понятливый помощник, как вы. «Робло, — говорил он, — обнаружил такие способности и такую склонность к химии, что не хуже моего может произвести многие труднейшие реакции».
— А чего ж! Мне хорошо платили, вот я и старался, а к образованию я всегда тянулся.
— И у господина Жандрона вы прошли хорошую школу, мэтр Робло: он занимается интереснейшими исследованиями. Особенно примечательны его исследования ядов и опыты с ними.
Костоправ уже не в силах был скрыть тревогу и старательно прятал глаза.
— Да, — ответил он, чтобы что-нибудь сказать, — мне приходилось наблюдать весьма занятные опыты.
— Ну что ж, — заметил папаша Планта, — вам с вашей любовью к образованию и с вашей любознательностью посчастливилось: в ближайшее время доктору предстоит весьма занимательное исследование, и можно не сомневаться, что он привлечет вас в качестве помощника.
Мэтр Робло был достаточно хитер и уже несколько минут назад догадался, что этот разговор, вернее, допрос, затеян неспроста. Но зачем? Чего добивается мировой судья? Костоправ терялся в догадках, чувствуя, как им невольно овладевает страх. При мысли о том, на сколько невинных с виду вопросов он уже ответил и к чему они клонились, он задрожал.
Он решил схитрить и перевести разговор
— Я всегда готов услужить своему бывшему хозяину, если у него есть во мне нужда.
— Нужда будет, не сомневайтесь, — отвечал папаша Планта и небрежным топом, странно противоречащим колючему взору, которым он сверлил орсивальского костоправа, добавил: — Дело будет интереснейшее, зато и трудное. Предстоит эксгумация тела господина Соврези.
Робло был готов услыхать нечто ужасное и призвал на помощь все свое мужество. И все же имя Соврези прозвучало для него как удар грома; сдавленным голосом он пролепетал:
— Соврези!
Панаша Планта отвернулся от него и, не глядя, продолжал рассеянным голосом, каким говорят о погоде:
— Да, придется эксгумировать Соврези. У полиции появились подозрения — вечно она что-нибудь подозревает, — что он умер не совсем естественной смертью.
Костоправ прислонился к стене, чтобы не упасть.
— С этим делом, — говорил между тем судья, — обратились к доктору Жандрону. Вы знаете, он нашел реактив, позволяющий обнаружить присутствие любого алкалоида в исследуемых тканях. Я слышал от него о какой-то чувствительной бумаге…
Робло делал героические усилия, пытаясь оправиться от удара и обрести прежнюю уверенность.
— Методы доктора Жандрона мне известны, — пробормотал он, — но я не могу взять в толк, на кого падают подозрения, о которых упомянул господин мировой судья.
Теперь у папаши Планта уже не оставалось сомнений.
— Насколько я понимаю, это не просто подозрения, — отвечал он. — Как вы знаете, госпожа де Треморель была убита; разбирая ее бумаги, полиция обнаружила письма, более чем убедительное признание, расписки и многое другое…
Костоправу было уже все ясно; однако у него еще хватило духу заметить:
— Ну и ну! Будем надеяться, что служители правосудия заблуждаются.
И столько силы было в этом человеке, что, хотя он весь дрожал от нервного возбуждения, как осиновый лист, он добавил, растянув свои тонкие губы в некое подобие улыбки:
— Госпожа Куртуа не идет, а меня ждут дома. Я зайду завтра. Мое почтение господину мировому судье и всей честной компании.
Он вышел, и вскоре песок во дворе заскрипел под его подошвами. Робло шел, спотыкаясь, как пьяный.
Едва костоправ удалился, г-н Лекок бросился к папаше Планта и снял перед ним шляпу.
— Сдаюсь, сударь, — сказал он, — и склоняюсь перед вами; вы сравнялись с моим наставником, великим Табаре.
Сыщик был окончательно покорен. В нем проснулся артист: перед ним было настоящее, громкое преступление, одно из тех, что утраивают тираж «Газетт де трибюно». Разумеется, Лекоку недоставало многих деталей, он не нашел еще отправной точки, но в общих чертах дело было ему уже ясно.