Преступление в Орсивале
Шрифт:
Давно известно: самые ловкие и опасные преступники – это те, кто получил кое-какое образование и обладал прежде определенным достатком. И если подойти с такой меркой, то Гепен был исключительно опасен. Так думали присутствующие, когда он, исчерпав этой речью весь запас сил, стирал со лба обильный пот.
Но г-н Домини не упускал из виду план атаки.
– Все это прекрасно, – молвил он, – и в свое время и в соответствующем месте мы вернемся к вашей исповеди. А пока не соблаговолите ли рассказать, где вы провели ночь, и объяснить происхождение обнаруженных при вас денег?
Упорство следователя, похоже, привело Гепена в отчаяние.
– Ну что вы хотите, чтобы я вам сказал? Правду? Вы ей не поверите. Так что мне лучше молчать. Это судьба.
– Предупреждаю, – заметил следователь, – что в ваших интересах не упорствовать в молчании. Против вас выдвинуты настолько тяжкие обвинения, что я буду вынужден арестовать вас по подозрению в убийстве графа и графини де Треморель.
Эта угроза произвела на Гепена совершенно невероятное действие. Две большие слезы блеснули у него в глазах и медленно сползли по щекам. Силы покинули его, и он упал на колени, умоляя:
– Сжальтесь! Прошу вас, сударь, не арестовывайте меня! Клянусь, я невиновен!
– Тогда рассказывайте.
– Ну что же, – произнес Гепен и встал. Но вдруг все в нем переменилось. Топнув в ярости ногой, он воскликнул: – Нет! Я не могу, не стану рассказывать! Граф – единственный, кто мог бы меня спасти, но он мертв. Я невиновен, и однако, если преступников не найдут, я погиб. Всё против меня. Делайте со мной, что хотите, я не скажу ни слова.
Решимость Гепена, подтверждаемая и непреклонным выражением глаз, ничуть не удивила судебного следователя.
– Вы одумаетесь, – предупредил он. – Но только когда вы решите говорить, я не дам вашим словам той веры, какую дал бы сейчас. И притом, вероятно… – Тут следователь стал отчетливо выделять слова, как бы желая придать им особый вес и пробудить у обвиняемого надежду на прощение: – Допустим, вы имели к преступлению только косвенное отношение, а в этом случае…
– Да не имел я никакого отношения! – прервал его Гепен. – Вот ужас! Быть невиновным и не иметь возможности оправдаться!
– В таком случае, – гнул свое г-н Домини, – вы, надеюсь, не будете против, если мы продолжим допрос возле трупа госпожи де Треморель?
Обвиняемый и глазом не моргнул при этой угрозе. Приведенный в залу, где лежало тело графини, Гепен спокойно и безучастно взглянул на него и лишь произнес:
– Ей повезло больше, чем мне. Она мертва и уже отстрадала свое, а меня, невиновного, обвиняют в ее убийстве.
Г-н Домини предпринял еще одну попытку:
– Гепен, я заклинаю вас, если вы хоть что-то слышали о предполагавшемся убийстве, признайтесь. И если вам известны убийцы, назовите их. Откровенностью и раскаянием вы облегчите свою участь.
Гепен, уже смирившийся с судьбой, лишь безнадежно махнул рукой.
– Клянусь вам всем самым святым, я невиновен. И тем не менее, если не найдут преступников, я погиб.
Г-н Домини все больше укреплялся в своих предположениях. В сущности, следствие не такая уж сложная штука, как может показаться. Самое трудное и самое главное – сразу же ухватиться за кончик зачастую весьма запутанной нити, которая через лабиринт уверток, умолчаний и лжи обвиняемого в конце концов приведет к истине. А г-н Домини был уверен, что держит эту драгоценную нить в руках. Ему было прекрасно известно, что уж, коли он изловил одного из убийц, остальные тоже не уйдут от него. Наши тюрьмы, где кормят вполне съедобной похлебкой и где на койках мягкие тюфяки, развязывают язык не хуже, чем средневековая дыба или испанский сапог.
Следователь передал Гепена бригадиру и приказал не спускать с него глаз, а также велел привести Подшофе. Этот-то не слишком огорчался. Он уже столько раз вступал в столкновение с законом, что еще один допрос погоды не делал. Папаша Планта отметил, что старый браконьер не столько встревожен, сколько раздосадован.
– Этот человек на скверном счету в моей коммуне, – шепнул мэр судебному следователю.
Подшофе расслышал этот отзыв и усмехнулся. На вопросы следователя он рассказал – честно, откровенно и очень подробно – об утренних событиях, о том, как он не хотел идти к мэру, но сын настоял. Объяснил, почему они сговорились солгать. И тут разговор, естественно, зашел о его прошлом.
– Уж поверьте, я стою большего, чем молва обо мне, – заявил Подшофе. – Есть немало людей, которые не могут о себе так сказать. Кое о ком… О некоторых, – поправился он, глянув на г-на Куртуа, – я знаю такое, что вздумай я дать волю языку… Шастая по ночам, всякого насмотришься. Но об этом молчок.
Его попытались заставить объяснить, что он имеет в виду, но тщетно. Тогда спросили, где и как он провел ночь. Подшофе ответил, что в десять он вышел из кабачка и пошел в лес Мопревуар поставить силки, вернулся около часу и лег спать.
– Проверьте, если не верите, – добавил он. – Силки до сих пор там, и может даже, какая-нибудь дичь в них попалась.
– А у вас есть свидетели, которые подтвердят, что вы вернулись в час? – поинтересовался мэр, вспомнив про часы, остановившиеся на двадцати минутах четвертого.
– Ей-богу, не знаю, – беззаботно ответствовал браконьер. – Может, когда я ложился, проснулся сын. – Заметив, что судебный следователь задумался, Подшофе добавил: – Похоже, мне придется посидеть в тюрьме, пока вы не найдете убийц. Я бы не против, ежели бы дело было зимой: в тюрьме хорошо, тепло. Но сейчас сезон охоты, и мне это совсем ни к чему. Ну да ладно. Зато Филиппу урок: пусть знает, что получается, когда лезешь услужить буржуа.
– Прекратите! – оборвал его г-н Куртуа. – С Гепеном вы знакомы?
Это имя остудило насмешливость Подшофе. В его маленьких мутных глазках мелькнула какая-то тревога.
– Нам случалось иной раз перекинуться в картишки за рюмочкой, – с явным замешательством ответил он.
Беспокойство старика удивило допрашивающих. Папаша Планта не сумел его скрыть. Однако старый браконьер был слишком хитер, чтобы не заметить произведенного впечатления.
– Ну, коли так, ладно! – воскликнул он. – Все скажу. В конце концов, каждый за себя, верно? Даже если Гепен и прикончил их, от моего признания хуже ему не будет, да и мне тоже. Мы знакомы, потому как он приносил мне на продажу землянику и виноград из графской оранжереи. Думаю, он их крал. Конечно, это куда как непохвально, но вырученные деньги мы делили пополам.