Преступление
Шрифт:
— Оставь свои «почему» для психотерапевтов. Выясни на счет других пропавших детей.
— Спасибо. Буду выбивать из него подробности, как вы советуете. — Вы с Тоулом растерянно посмотрели друг на друга, ни один из вас не представлял, что говорить дальше. Наконец ты выдавил что-то насчет пойти пообедать и поплелся в Стокбридж.
После, уже в баре «У Берта», ты смотрел «Скай ньюс». Показывали Роберта Эллиса. Вновь на свободе, теперь начитанный и с образованием, он наслаждался статусом полностью оправданного.
— Мне очень жаль родных
Впрочем, еще больше мне жаль родных Бритни Хэмил. Пока я гнил в тюрьме, этот выродок разгуливал на свободе — и сделал с девочкой такое, о чем даже говорить страшно. — И предупредил: — Теперь головы полетят.
– Эллис стал героем для позабывших о том, чем он занимался на могиле Ньюлы Эндрюс. Тебя же не отпускало тревожное чувство, и вот какое: будь Эллис столь же красноречив несколько лет назад, он, вместо того чтобы провоцировать тюремные потасовки, пожалуй, не один народ в войну бы втянул.
Ты не мог этого вынести; ты чуть не бегом побежал в туалет и сделал себе кокаиновую дорожку.
Пришло — и сохранилось до самого участка — хладнокровие. Ты возвращался на работу с ощущением, что раскусил Хорсбурга. В комнате для допросов тебе удалось произнести бесстрастным тоном:
— Ты делал вид, что починяешь какую-то фигню в своем фургоне, а сам из окна отслеживал Бритни. Ждал, пока она приблизится — и окажется отгорожена фургоном от возможных свидетелей. Ты схватил девочку, затолкал в фургон, запер, пожалуй, заклеил ей рот скотчем, а может, воспользовался рогипнолом или хлороформом и забрался в кабину. Так было дело?
— И рванул в свое жуткое логово, чтобы не спеша насладиться добычей. — Хорсбург расплылся в улыбке. — А вы не глупы, инспектор Леннокс. Вы случайно не на факультете информационных технологий учились? Не в Оксфорде, конечно, но все же в сравнительно приличном заведении. Может, вы даже и бакалавр...
— Заткнись, урод.
Хорсбург напустил на себя обиженный вид, через секунду сменил его на вид разочарованный, презрительно вскинул брови.
— Только вы кое-что проворонили. Небось не одну милю пленки с могилки просмотрели, все глаза сломали. Как у вас со зрением?
Ты почувствовал, что Хорсбург тебя провоцирует. Внезапно осознал: за вами сквозь зеркальный экран наблюдают твои коллеги.
– Что?
— Вы помните, где впервые появился человек в дождевике?
— В Уэлвине.
— А вот и нет. Я говорю о своем первом появлении в Эдинбурге. — Для пущего эффекта мерзавец выдержал паузу. Тебе показалось, что комната увеличивается в размерах, Хорсбург удаляется от тебя. — Ну же, Леннокс. Видеозапись с камер слежения в занюханном торговом центре, из бургер-бара. О ней-то вы и забыли.
Тебе стоило немало труда держать себя в руках.
— Дальше.
Мистер Кондитер обрушил, низверг на тебя хохот, долго сотрясался в фальшивых попытках успокоиться.
— Я, пожалуй, вас переоценил. Просмотрите запись из торгового центра. Ту, что сделана накануне похищений, вечером, когда мамаше вздумалось отвести дочек в грязную забегаловку.
Будь вы поприлежней, вы бы меня засекли. Я был в своем верном дождевике. Но вы, инспектор Леннокс, вели мое дело спустя рукава.
Ты ощущал на себе взгляды остальных — Тоула, Гиллмана.
Ложное зеркало усиливало эффект. Ты знал: смотрят не на Хорсбурга.
— Я бросил в урну самодельную бомбочку. Маленький взрыв отвлек всех троих, они уставились в окно. Дети так любят огонь! Тут-то я и подменил Тессе напиток. Вместо спрайта — я знал, она его любит, она всегда его просила — подсунул свой коктейль. Я рассчитывал, что назавтра Бритни пойдет в школу одна. И не зря рассчитывал. — Кондитер развалился в лучах самодовольства. — Остальное случилось примерно как вы сказали. Портфель и учебники я выбросил, главным образом чтобы вам интереснее было. Подразнить вас хотел. Меня заводила мысль, что в каждой моей шалости вам мерещится некий знак.
Но вы ведь... вы ведь и не подумали просмотреть запись из забегаловки, сделанную накануне похищения? Схалтурили, а, Ленни?
Ты вскочил, бросился к Мистеру Кондитеру и вцепился ему в горло. Но, хотя его тело не напряглось, не сделало попытки сопротивления, в выпученных глазах не было страха. Напротив, вялый резиновый рот сложился в гаденькую улыбочку; Кондитер походил на куклу в руках чревовещателя. Ты услышал придушенный, почти потусторонний голос:
— Приятно, да?
– А затем Гарет Хорсбург медленным, небрежным жестом взялся за твои гениталии. Ты застыл, похолодел от прикосновения выродка к твоему пенису, потому что внезапно с ужасом понял: у тебя эрекция. Ты разжал пальцы, попятился, тут в комнату для допросов ввалились Гиллман с Нотменом.
— Вот и до вас стало постепенно доходить, — прохрипел Мистер Кондитер, потирая шею.
И тебе показали, как такие дела делаются. Гиллман скользнул за спину Хорсбургу. Высокомерие в глазах извращенца сменилось предчувствием. Испуганный, он пытался вернуть себе присутствие духа, готов был заговорить, и вдруг Гиллман произнес ровным, спокойным голосом, будто речь шла о погоде:
— Теперь ты мой.
— Даг, Олли, только следов не оставляйте, — тихо сказал ты, тщась сохранить пресловутое лицо, и закрыл за собой дверь.
Увиденное и не озвученное — твоими коллегами висело между вами, рвалось наружу, как непереваренный обед, как служебный роман.
Ты прошел в смежный кабинет, рухнул на стул рядом с Тоулом. Убито уставился на экран. Существует множество способов причинить боль, не оставив синяков и ссадин. Всех следователей полиции во всем мире обучают этим способам, официально либо неофициально, в зависимости от природы правящего режима. Ты не сомневался: Гиллман, с белым полотенцем стоящий позади Мистера Кондитера, теперь скорчившегося от ужаса, знает их назубок.