Преступления и призраки (сборник)
Шрифт:
Кеб тронулся. От толчка мистер Раби склонил голову на грудь своей жене. Она обняла его вновь – не как мужа, а как ребенка.
– Они смеялись над нами, да? – произнесла женщина. – Они дразнили нас, называли нас всякими гадкими прозвищами? Ну ничего: мы сейчас пойдем домой… Ты сейчас пойдешь домой, дорогой, к своей милой маленькой Элен… Ты ведь не будешь больше непослушным мальчиком, правда? Ну, вот… Все наладится, все будет хорошо…
О, слепая, нерассуждающая, глупая, ангельская женская любовь! Какого еще чуда может требовать для себя мужское племя, обитающее на этой грешной земле?!
Голос науки
Перевод Г. Панченко
Вдова Эсдайл, проживающая в особнячке «Под липами», город Берчспул [52] , была не просто одной из благовоспитанных дам, служащих украшением цивилизованного общества; она и сама входила в когорту тех активных творцов, чьими усилиями современное общество ежеминутно обретает все большую цивилизованность. Ее личные достижения в области естественных наук поражали своей глубиной. Она была не только почетным председателем женской секции местного отделения «Общества эклектики», но и воистину ярчайшей звездой на его небосклоне. Приватно, чтобы никого не обидеть, даже высказывалось мнение, что когда профессор Томлисон читал на этой секции свой знаменитый доклад «Некоторые соображения по поводу перигенеза пластидул», миссис Эсдайл оказалась единственной слушательницей, которая смогла следить за логикой изложения даже после того, как профессор огласил название доклада. Так или иначе, на званых вечерах «Под липами» не вели светские беседы, а горячо поддерживали теорию Дарвина, посмеивались над странными заблуждениями Миварта, со скепсисом воспринимали гипотезы Геккеля и покачивали головой при упоминании последних работ Вейсмана. [53] Все это проделывалось с такой уверенной, даже снисходительной фамильярностью, что у вхожих «Под липы» университетских профессоров вызывало подлинное восхищение, зато те немногие из студентов, которые рисковали ступить под этот гостеприимный, но в высшей степени просвещенный кров, испытывали поистине священный трепет.
52
Встречающийся в ряде произведений А. Конан Дойла провинциальный городок Берчспул – своеобразный псевдоним (если можно так сказать о названии населенного пункта) Саутси, небольшого пригородного центра в окрестностях Портсмута. О жизни в Саутси у Конан Дойла сохранились в целом теплые воспоминания: там он провел восемь лет, с 1882 по 1890, впервые смог заняться самостоятельной врачебной практикой, начал профессиональную писательскую деятельность, написав свои первые художественные произведения, женился, в этом городке родилась его старшая дочь Мэри. Поэтому Берчспул всегда описывается хотя и иронически, но с большой долей симпатии.
53
Джордж Джексон Миварт (1827—1900) – английский биолог, эволюционист и одновременно церковный деятель, ярый адепт католицизма; признавая дарвиновский естественный отбор, категорически отрицал самую возможность говорить об эволюции применительно к человеку. Кроме того, Миварт был убежденным противником женской эмансипации, права на развод и т. п. (все эти общественные проблемы он связывал с распространением «дарвинистской скверны»), а как католик всегда высказывался против модной в ту эпоху теософии и спиритизма. Герои рассказа, как и его автор, могли счесть «странным заблуждением» любое из этих мнений.
Эрнст Геккель (1834—1919) – знаменитый немецкий эволюционист, автор множества сенсационных гипотез, вызвавших широкий общественный резонанс, но в научном смысле очень неоднородных: некоторые из них действительно вошли в золотой фонд науки, другие вскоре оказались отвергнуты. Упоминавшийся выше «перигенез пластидул» (представления о существовании некой «внутриклеточной души», сохраняющей память и стремящейся к совершенству) – тоже одна из идей Геккеля, связанная с попыткой объяснить действие законов наследственности. А как раз в момент написания этого рассказа (1891 г.) в обществе активно обсуждалась геккелевская теория «монизма» – нового учения, призванного объединить и даже заменить собой естественные науки, философию и религию.
Август Вейсман (1834—1914) – еще один выдающийся теоретик эволюционного учения. Именно его научные труды по механизму наследственности легли в основу современной генетики; однако к моменту написания «Голоса науки» теория Вейсмана еще не получила преимущества перед гораздо более «многоплановыми» рассуждениями Геккеля.
Разумеется, у миссис Эсдайл имелись и недоброжелатели. Собственно, у кого из выдающихся натур их нет! Можно даже сказать, что наличие недоброжелателей – своего рода привилегия, доступная лишь избранным. Злые женские языки что-то нашептывали об изнурительной зубрежке энциклопедических справочников и университетских учебников, будто бы имевшей место перед каждой из непринужденных бесед, и о тщательном ограничении обсуждавшихся под липовой сенью вопросов, которые никоим образом не должны были выходить за довольно-таки узкий круг тем, хоть относительно знакомых хозяйке. Иногда даже приходилось слышать кощунственные обвинения, будто бы небольшие объемы освоенной информации имели тенденцию меняться местами, из-за чего в ходе разговора о перспективах энтомологии хозяйка вдруг начинала употреблять термины «магма» или «базальт» – и наоборот: во время обсуждения геологических вопросов слушатели иногда бывали огорошиваемы рассуждениями о жуках или бабочках. Злопыхатели (точнее, в основном злопыхательницы) утверждали, что в каждом из таких случаев представители подлинно научной общественности испытывали решительное недоумение.
Но чего и ждать от сплетников, а особенно сплетниц! Все, кто по-настоящему знаком с миссис Эсдайл, дружно утверждают: эта собеседница столь же очаровательна, сколь и интеллектуальна. Так что было бы по меньшей мере крайне странно, не пользуйся она популярностью у местных представителей ученого сословия. Ее тщательно ухоженный дом, двое ее замечательных отпрысков, ее гостеприимство (а злопыхатели говорят – еще и доставшийся ей от покойного мужа капитал, обеспечивающий две тысячи фунтов ежегодного дохода) – все это, безусловно, только способствовало вышеназванной популярности. В ухоженном саду «Под липами» летом и вокруг жарко натопленного камина зимой вести научные диспуты было так приятно, что беседа о микроорганизмах, лейкоцитах и способах антисептики текла буквально сама собой. Даже когда представители Университета, суровые, твердокаменные материалисты, отстаивали свою позицию в полемике со столь же ортодоксальными представителями церковных кругов (благо кафедральный собор находился в чрезвычайно удобной близости от усадьбы) – так вот, даже эти дискуссии проходили без нарушений правил приличия. А в тех исключительно редких случаях, когда Научное Доказательство и Символ Веры до такой степени забывались, что уже готовы были перейти к рукопашным доводам, достаточно было тактичного и своевременного вмешательства самой миссис Эсдайл или ее прелестной дочери Розы, чтобы вновь наступил всеобщий мир и благорастворение воздухов.
Роза Эсдайл, только что отпраздновавшая свое двадцатилетие, являлась, бесспорно, одним из ценнейших сокровищ, которыми в описываемое время мог похвастаться Берчспул. Любитель безупречно правильных черт, возможно, назвал бы ее лицо чуть слишком вытянутым, но даже он не отказал бы ее глазам в эпитете «прелестные». А если учесть здоровый цвет лица, живой характер и (опять-таки для злопыхателей) официально хранящиеся в секрете, но известные всему городу сведения о том, что по отцовскому завещанию Розе причитается четверть семейного дохода, то есть целых пятьсот фунтов… Короче говоря, это и вправду было сокровище. С таким набором достоинств даже гораздо менее яркая девушка, чем Роза, сделалась бы центром внимания провинциального городка.
Организовать проведение научного салона в частном доме – очень непростое дело; основная часть подготовки, разумеется, ложилась на материнские плечи, но и дочь не уклонялась от своей ноши. Утром того дня, о котором идет речь, миссис и мисс Эсдайл сидели рядом, с удовольствием озирая плоды трудов своих. Ничего из того, что надлежит сделать, не было упущено. Оставалось только провести заседание как таковое – и принять поздравления многочисленных друзей.
Конечно, большую помощь обеим леди оказал Руперт Эсдайл, сын старшей и, соответственно, брат младшей из них. Без него им едва ли удалось бы украсить особняк всеми теми представляющими научный интерес диковинами, которые доселе были бесполезно рассеяны по всему Берчспулу, а теперь нашли себе временный приют «Под липами».
Новые предметы обстановки буквально переполняли здание. Не всем им хватило места в холле, иные пришлось разместить в гостиной, вдоль ведущей на второй этаж широкой лестницы и даже в прихожей. Без особых преувеличений можно сказать: особняк сделался подобием музея. Образцы флоры и фауны Филиппинских островов; огромный, чуть ли не десяти футов длиной, панцирь галапагосской черепахи; широко раскинувший изогнутые рога фрагмент черепа яка, подстреленного капитаном Чарльзом Бесли где-то во глубине тибетских Гималаев (на латыни название этого экспоната звучало как песня: os frontis Bos montis – «кость лобная быка горного»); образец колонии палочек Коха, выращенной на желатиновом субстрате; и еще добрая тысяча подобных предметов, без которых немыслим уважающий себя научный салон.
Вот на все это дамы и взирали с чувством законной гордости и глубокого удовлетворения.
– Ма, ты поистине великолепна, – юная леди повернулась к своей родительнице и запечатлела у нее на щеке поцелуй. – Никто, кроме тебя, не смог бы так все подготовить!
– В этом ты права, дитя мое, – промурлыкала мать, сама впечатленная объемом проделанной работы. – Вот только фонограф меня немного тревожит – но я все же надеюсь, что он сработает безотказно. Иначе это будет с его стороны просто последним свинством. Ты ведь знаешь, каких усилий стоило мне записать ту лекцию профессора Стэндертона о способах размножения гидроидных полипов…
– Об этих репродуктивных почках, Medusiform Gonophore? Да, ты рассказывала, мама. – Роза перевела задумчивый взгляд на странного вида квадратный ящичек, занимавший почетное место в центре самого большого стола. – Знаешь, половые проблемы гидроидных полипов интересуют меня даже меньше, чем изобретение таких вот аппаратов. Подумать только: устройство из металла и дерева способно говорить, как человек…
– На самом деле – не совсем, милая. Увы, эти механические бедняги способны только воспроизвести то, что ранее сказал человек. Собеседника из такой штуки не получится: если тебе известен ее репертуар, ты всегда сможешь точно предсказать, что будет сказано в следующий миг. Очень надеюсь, что в нашем случае так и получится. Как ты понимаешь, беспокоит меня не содержание лекции, а работа механизма…
– Руперт проверит его, когда вернется из сада. Уж он-то в механизмах разбирается лучше нас с тобой. О, мамочка, я так волнуюсь!
Миссис Эсдайл внимательно посмотрела на дочь и с нежностью провела рукой по пушистой волне ее каштановых волос.
– Я понимаю, – сказала она ласковым голосом, – понимаю…
– Сегодня вечером он ждет моего ответа, мама!
– Дай такой ответ, который подскажет тебе твое сердце, детка. Я целиком и полностью готова положиться на твой ум и чувство ответственности. Мне бы не хотелось подсказывать тебе в таких вопросах – или как-то иначе пользоваться своим материнским влиянием.