Преступления могло не быть !
Шрифт:
– Никуда я не уйду отсюда!
– закричала Кира.
Синьковский почувствовал, что он бессилен воздействовать на нее и умоляюще посмотрел на Нестора.
– Кира, надо идти, - сказал Нестор мягко и успокаивающе.
Синьковский, наконец, справился с этой унижающей его дрожью и снова чувствовал себя способным на что-то смелое, как тогда перед спуском в расщелину. "Может быть, они доберутся сюда только ночью. Я разожгу костер", - подумал он и сам удивился благородству своих мыслей.
Когда Кира и Нестор скрылись за увалом, он быстро затянул ремни у лыж. Подъем к трем елям занял не больше пяти минут. Все было так, как
Потом долго-долго топтался на месте, пока снег совсем не осел: видимо, о чем-то думал. Но записи не тронул.
* * *
Это было совсем неинтересное дело в практике Жениса Касымова.
Когда он узнал о несчастном случае в горах, о первых подробностях, когда выслушал какой-то сбивчивый, как ему показалось, рассказ Синьковского почти у места происшествия, настроение у него упало. Он не привык еще к таким досадным несчастным случаям, воспринимал их болезненно, как нелепость и дикую несуразность.
Уже вниз унесли труп, уже ушли друзья и свидетели, а он все обдумывал детали происшествия. Потом, успокоившись, медленно стал подниматься вверх.
– Женя!
– обеспокоенно окликнул его снизу товарищ, лейтенант Ворончук.
– Ты, что, тоже решил проверить спуск?
– Я аккуратно, - ответил Касымов, присаживаясь отдохнуть на верхней площадке, откуда недавно сорвался этот молодой инженер.
Взгляд его рассеянно скользил по ровной белой поляне, по которой шла лишь одна лыжня. Извиваясь, она неровно обрывалась в расщелине. Казалось, что она вот-вот вынырнет за этой чернеющей щелью и продолжит свой бег. Но она оборвалась неожиданно и досадно, как и жизнь этого, видно, способного парня. ("Девушка-то себе места не находит", - подумал он, вспомнив и сбивчивый рассказ Синьковского, и лица товарищей погибшего).
Он еще раз рассеянно посмотрел вдоль лыжни и вздрогнул. Вправо метрах в десяти снег был необычно вмят.
Касымов поспешил к этой вмятине и уже отсюда увидел неряшливые лыжные следы подъема елочкой: кто-то был здесь еще. "Ах, да, Синьковский... Но зачем он поднимался вверх?" - обожгла вдруг мысль.
Сумерки в горах надвинулись быстро, и все расчеты, которые до него списал со снежной площадки Синьковский, пришлось переписывать уже при помощи электрического фонаря. Касымов, правда, был более добросовестен: он выписал еще одну строчку, которую не заметил или не хотел записать Синьковский: "Прибор УК".
С утра до обеда следующего дня Касымов возился на месте происшествия: что-то замерял, рассчитывал, делал какие-то записи, и все это спокойно и невозмутимо, несмотря на подтрунивания Ворончука.
– Ну, что? Думаешь, твой Синьковский злоумышленник? Ведь убедились, что он чист?
– не унимался лейтенант.
– Да, пожалуй, только зачем же он все-таки поднимался наверх? Неужели из-за расчетов?
– Да, Женя, вот тебе и агент зарубежной фирмы, а?
– продолжал иронизировать Ворончук.
– А ты-то разбираешься в этих записях? Вот поэтому давай помолчим.
Через неделю Касымов долго беседовал с заведующим лабораторией Нестором Вараткановым, с любопытством наблюдая, как меняется на глазах его полное добродушное лицо. Тот долго не мог прийти в себя, а в конце разговора как-то растерянно усмехнулся:
– А мы уже и чествовать его собрались...
Он имел в виду Синьковского.
Пришло время поговорить с Синьковским.
"Трус, жалкий трус!" - хотелось крикнуть Женису в это наглое и в то же время заискивающее лицо. Испугавшись, что ему могут "пришить большее" (он так и сказал), Синьковский рассказал обо всем с мельчайшими и гнусными подробностями, спеша и брызгая слюной, стараясь гаденькой откровенностью уверить следователя в своей искренности. Он даже выкладывал свои низменные мысли о женщине, с которой собирался связать жизнь.
Быть может, спасло его от уголовного наказания то, что он не успел восторжествовать и присвоить труд Сережи Панина, добиться внимания со стороны женщины, которую он мысленно уже купил, как красивую вещь, а может, спустя неделю, отделавшись только легким неприятным разговором, он яростно сожалел, что чересчур испугался и дал себя провести этому молоденькому следователю? Об этих подробностях трудно судить, но ясно, что законы общечеловеческой морали и нравственности для таких людей не существуют. Они втаптывают их, как Синьковский втоптал ногами снег у расчетов погибшего товарища.
Н.АХМЕТОВ,
старший лейтенант милиции
"ШУТКА"
Вторые сутки беснуется пурга. Снег забил дороги. Все потонуло в белой мгле. Вторые сутки не прилетают самолеты. Ураганный ветер оборвал провода, нарушилась телефонная связь. И только по радио райцентр мог разговаривать с городом. Казалось, вся жизнь в поселке замерла в эту вьюжную пору: в двух шагах ничего не видно - ни пройти, ни проехать.
Молодые сотрудники райотдела внутренних дел после работы собрались в кабинете начальника уголовного розыска поиграть в шахматы и заодно послушать рассказы старого сержанта Нуралы Бексултанова, который вот уже двадцать восемь лет служит в милиции. Рассказы у него бывают всякие - порой грустные, а иногда смешные.
На этот раз старика долго уговаривать не пришлось.
– Ладно уж, расскажу. Это было в те годы, когда наш Ильтай еще бегал без штанов...
– начал он, поглядев на старшего лейтенанта Ильтая Узакова, который чаще других над ним подшучивал.
– Вызывает раз меня начальник отдела и говорит: "Товарищ Бексултанов... "
Досказать Нуралы не удалось.
Распахнулась дверь, в кабинет вошел взволнованный помощник дежурного Койбагаров:
– Товарищ старший лейтенант, - торопливо доложил он, - здесь Валентина Семенова, кассирша из райпотребсоюза... Ее ограбили. Взяли всю выручку двадцать тысяч. Семенова в соседней комнате.
Все бросились в дежурную комнату. Там стояла заплаканная молодая женщина. Она поминутно вытирала слезы и ничего не могла толком объяснить.
Тогда вмешался старый Нуралы-ага:
– Успокойся, дочка, и расскажи все, как было. Кто ограбил тебя? Знаешь ты их или нет?
Но Валя продолжала плакать и не могла вымолвить ни слова. Только спустя несколько минут, когда немного успокоилась, стала рассказывать:
– Я сидела у себя в конторе и считала деньги, дневную выручку, которую сдали продавцы наших магазинов. В это время постучали. Я вышла из кассы и открыла дверь: думала, пришел мой муж, он обещал зайти за мной. Вошли двое. Один оттолкнул меня в угол, другой остался у порога и тихо сказал: "Не шуми, иначе убьем!" Первый прошел в кассу, забрал все деньги. Потом они пригрозили, что убьют меня, если я выйду, и ушли. Я кинулась звонить вам, но телефон не работал. Я стала кричать, а кого дозовешься в пургу? Оделась и прибежала к вам.