Преступления в детской

Уолдман Эйлет

К тому времени, как мы с Питером встретились, я уже неплохо зарабатывала в престижной нью-йоркской адвокатской конторе. Я вышла за него замуж через шесть месяцев после той первой кружки пива, абсолютно уверенная, что буду содержать его до конца наших дней. Через три недели после медового месяца (мы валялись на пляже и шатались по джунглям Коста-Рики) Питеру позвонил агент. Ужастики неожиданно вошли в моду, и один из самых знаменитых на тот год продюсеров положил глаз на сценарий Питера для «Пожирателей плоти-1». [5] Мой муж получил за него больше, чем я зарабатывала за год.

5

«Пожиратели плоти» — название

ряда американских и итальянских фильмов ужасов про зомби, в том числе, двух фильмов итальянского режиссера Лючио Фулчи.

К моей большой радости, успех Питера позволил мне уйти с работы. Коротким и, в общем, единственным ответом на вопрос, почему я стала корпоративным адвокатом, были деньги. Я окончила Гарвардский юридический колледж, имея в активе семьдесят пять тысяч долларов долга. Фирма «Делакруа, Свенсон и Джерард» предложила мне начальный годовой оклад чуть ниже девяноста тысяч. После двух лет работы я сократила долг до каких-то пятидесяти тысяч — это больше, чем закладная моих родителей, но ежемесячные выплаты отдавать гораздо легче, чем когда я только начинала.

За эти два года я отпахала шесть тысяч часов, представляла интересы производителя асбеста и хозяина свалки токсичных отходов, а также помогла обанкротить один профсоюз. Мой дедушка, организовавший профсоюз работников текстильной фабрики, должно быть, переворачивался в гробу. Я три недели не вылезала со склада в Джерси-Сити, роясь в документах, и провела месяц в конференц-зале отеля «Хилтон» при аэропорте Детройта, выслушивая вранье управляющих. Мне так часто приходилось оставаться на работе до утра, что какое-то время Питер был уверен, будто я ему изменяю. Обеды во французском ресторане «Лютес» и машины из «Линкольн-таун-кар», ежедневно отвозившие меня домой, не могли возместить страдания, которые мне приходилось испытывать в каждый из четырнадцатичасовых рабочих дней. К тому времени, как у Питера случился финансовый прорыв, я уже более чем готова была уволиться.

Мы потратили аванс Питера на оплату моих долгов юридическому колледжу, загрузили содержимое нашего жилища во взятый напрокат прицеп, приладили его к «бьюику» 1977 года, принадлежавшему моей тете Ирен, и отправились в Лос-Анджелес, землю обетованную. Наш путь завершился в Ганкок-Парке, недалеко от Мелроуз-авеню, в квартире в стиле тридцатых годов, напичканной разнообразными предметами того же периода, и я получила работу, которую всегда хотела — место федерального защитника. Следующие несколько лет Питер писал сценарий за сценарием, и некоторые из них действительно стали фильмами. Мы познакомились с множеством интересных творческих людей, писателями, режиссерами и даже, случайно, с одним актером. Я защищала уличных бандитов и наркодилеров и была накоротке с той частью Лос-Анджелеса, которую большинство наших голливудских друзей предпочитало не замечать. Среди них я единственная не писала сценариев, не снимала кино и даже не пыталась этим заниматься. Несмотря на это, я сумела выработать собственную линию поведения на корпоративных вечеринках, потчуя студийных чиновников историями о своих клиентах, грабителях-трансвеститах, и о том, как меня «защищает» банда калек с Тридцать седьмой авеню.

Я любила свою работу и действительно хорошо ее делала. Все шло замечательно, и мы на самом деле были счастливы. И тогда произошло нечто, разрушившее все. У нас появился ребенок.

Любой, кто говорит вам, что рождение ребенка не уничтожит вашу жизнь окончательно и бесповоротно, лжет. Как только в вашей жизни появится этот мокрый комочек, который забирает ваши силы и время без остатка, все будет кончено. Все изменится. Ваши отношения разрушатся. Вы станете развалиной. Ваши силы истощатся. И вы станете бестолковой. Глупой. Тупой. Беременность и кормление превратят вас в дуру. Это доказанный, научный факт.

Я вернулась на работу, когда Руби исполнилось четыре месяца, а еще через десять месяцев уволилась. Я просто не могла вынести разлуки с ней и Питером. Я звонила им днем, урвав несколько минут между заседаниями в суде и посещением клиентов в центре для задержанных, чтобы сцедить молоко. Питер рассказывал мне очередную историю о Руби. Я пропустила день, когда она сказала первое слово («бум») и день,

когда она начала ходить. Питер всю ночь писал, спал в кабинете и каждое утро в одиннадцать приступал к работе нянькой. Они с Руби проводили целые дни вместе, гуляли в парке, играли в кубики, обедали с друзьями из группы «Мама и я». Я ревновала. Безумно, исступленно ревновала.

Кроме того, я работала спустя рукава. Я не хотела находиться на работе дольше необходимого. Я радовалась, когда мои клиенты признавали себя виновными: это означало, что мне не нужно до глубокой ночи готовиться к судебному заседанию. В конце концов, я поняла, что всему уделяю слишком мало внимания — работе, мужу, и, самое главное, Руби.

И тогда я уволилась. Я спустила в канализацию три года обучения в Гарвардском юридическом колледже и стала мамой на полный рабочий день. Это решение разнесло на куски всех, включая меня. Моя начальница, работающая мама из тех, кто возвращается на работу, когда детям исполняется три месяца, и никогда об этом не жалеет, подумала, что я выжила из ума. Моя мама как-то вечером два часа прорыдала, разговаривая со мной по телефону. Предполагалось, что я сделаю карьеру, о которой она не могла и мечтать. Она чувствовала себя так, словно я предала ее феминистские грезы. Мои друзья, не успевшие обзавестись детьми, смотрели на меня удивленно и снисходительно, явно гадая, что же случилось с амбициями, которые когда-то поглощали меня.

Что касается меня самой, я никак не могла по-настоящему поверить в то, что сделала. На вопрос «чем вы занимаетесь» я месяцами продолжала отвечать, что я — федеральный защитник. Если на меня давили, я объясняла, что ушла в отпуск, чтобы побыть с дочерью. На самом деле я никогда не признавала себя «мамочкой-домохозяйкой». Я всю жизнь с долей презрения относилась к женщинам, полностью посвятившим себя семье. Мне казалось, что они сидят дома, поскольку не могут справиться с чем-то в реальной жизни. Я представить не могла, что кто-то по своей воле забросит блестящую карьеру, чтобы проводить время за сменой пеленок и игрой в ладушки.

И вот я совершила именно это. Хуже всего то, что я не могла гордиться своими успехами в роли матери. Руби росла нормальной, если своенравную, упрямую, чудесную и забавную девочку можно назвать нормальной, но из меня Джун Кливер [6] не вышло. Я делала все, что не полагается делать матерям. Я кричала. Язвила. Я позволяла ей смотреть телевизор. Я кормила ее конфетами и почти всегда забывала смыть пестициды с фруктов. Я все время не успевала со стиркой. Мои недостатки как матери беспокоили меня настолько, что я собралась было вернуться на работу, но выяснилось, что я снова беременна. Это все решило. Раздираемая противоречиями, то умирая от скуки, то пребывая в восторге, одновременно наполненная радостью и отчаянием, я вступила в ряды матерей-домохозяек. По крайней мере, на какое-то время.

6

Образцовая мамаша из популярного телесериала «Предоставь это Биверу».

К моменту возвращения домой после фиаско в детском саду, мы уже оправились от сурового испытания и даже могли шутить по этому поводу. Питер представил уморительную пародию на Брюса ЛеКрона. Мы с Руби изобрели новую игру — щипать друг друга с криком «Я люблю блать!», а потом падать на пол, корчась от смеха. К вечеру провал нашей семьи, попытавшейся войти в официальные списки дошкольных учреждений, оказался забыт.

Когда мы, наконец, загнали Руби в постель, и Питер прочел ей на ночь главу «Озмы из страны Оз», можно было устраиваться на ночь самим. Питер пошел работать в свой кабинет — бывшую комнату для прислуги на задворках нашей квартиры, а я отправилась в постель с ежевечерним мороженым и соленым миндалем. Потребность в кальции, которую испытывало мое беременное тело, предоставила рациональное обоснование поеданию мороженого в астрономических количествах. Немного миндаля, и декадентская закуска превращалась в необходимую для меня еду, богатую протеинами. По крайней мере, именно это я предпочитала себе говорить. А стремительно полнеющие бедра приписывала тому, что тело запасает жир перед кормлением грудью.