Преступник и преступление на страницах художественной литературы
Шрифт:
Мрачно смотря на него, говорил Ахиллес быстроногий:
«Тщетно ты, пес, обнимаешь мне ноги и молишь родными!
Сам я, коль слушал бы гнева, тебя растерзал бы на части,
Тело сырое твое пожирал бы я, — то ты мне сделал!
Нет, человеческий сын от твоей головы не отгонит Псов пожирающих!…
Птицы твой труп и псы мирмидонские весь растерзают!
[190]
Гектор умер, а его победитель созвал всех греков стать свидетелями своего торжества.
Все, изумляясь, смотрели на рост
и на образ чудесный Гектора
и приближаясь, каждый пронзал его пикой
Так говорили иные, один на
«О! несравненно теперь к осязанию мягче сей Гектор,
Нежели был, как бросал на суда пожирающий пламень!
Однако этого Ахиллу показалось мало.
<…> и на Гектора он недостойное дело замыслил:
Сам на обеих ногах проколол ему жилы сухие
Сзади от пят и до глезен и, продевши ремни к колеснице,
Тело его привязал, а главу волочиться оставил;
Стал в колесницу и, пышный доспех напоказ подымая,
Коней бичом поразил; полетели послушные кони.
Прах от влекомого вьется столпом; по земле растрепавшись,
Черные кудри крутятся; глава Приамида по праху
Бьется прекрасная прежде; а ныне врагам Олимпиец
Дал опозорить ее на родимой земле Илионской
Вся голова почернела под перстию. Мать увидала,
Рвет седые власы, дорогое с себя покрывало
Мечет далеко и горестный вопль подымает о сыне…[191]
Субъективная сторона рассматриваемого преступления характеризуется виной в форме прямого умысла: лицо сознает, что совершает надругательство над телом умершего (местом его захоронения), и желает этого. Здесь уместно привести два исторических примера, наглядно иллюстрирующих необходимость установить наличие именно прямого умысла.
Первый из них адресует нас к временам Великой французской революции и заставляет вспомнить судьбу Шарлотты Корде, заколовшей Марата. Шарлотту арестовали и вскоре казнили. Отрубленная голова ее упала в корзину гильотины. Палач Сансон достал голову и дал ей пощечину за гибель Марата. За эту пощечину Сансон был лишен своей должности. Убивать он мог (как убивали двести лет до этого палачи Парижа из династии Сансонов) — убивать, но не оскорблять[192]!
Второй пример приведем уже из отечественной истории. Свою возлюбленную Марию Гамильтон Петр I приговорил к казни за ее любовь к денщику. Ни после пыток, ни на эшафоте от своей любви к Ивану Орлову она не отказалась. Осужденная, как рассказывает писатель-историк Г. Алексеев, взошла на эшафот и присела в реверансе. В этом же белом шелковом платье Мария впервые присела в реверансе на ассамблее, когда император пригласил ее к танцу. Петр рывком привлек ее к себе, но, увидев в глазах лютую ненависть, дрогнул, сознавая свое бессилие. Царь понял, что чувство Гамильтон к Орлову сильнее смерти. Отвергнув царскую любовь и пощаду, молодая шотландка смело подошла к помосту и склонила голову на плаху. А потом на виду у собравшейся толпы Петр поднял отрубленную голову Марии, поцеловал ее в губы и повелел навеки сохранить в кунсткамере[193].
Взяточничество (ст. 290 «Получение взятки» и ст. 291«Дача взятки» УК РФ)
Если задаться целью проиллюстрировать литературными примерами эти два преступления, придется писать не одну книгу. В русской литературе, тем более классической, редкий писатель не обращался к теме взяточничества и коррупции.
М.Е. Салтыков-Щедрин: «Взятка уничтожает преграды и сокращает расстояния, она делает сердце чиновника доступным для обывательских невзгод», «В низших местах берут <…> этим взятки некрупные дают. В средних местах <…> к ним уж с малостью не подходи. А в верхних местах <…> тем целый куш подавай» («Пошехонская старина»); А.С. Пушкин: «крючковатый / Подьяческий народ, / Лишь взятками богатый / И ябеды оплот»; А.М. Горький: «В России воровать будут всегда, пока кто-нибудь не украдет все»; А.И. Герцен: «Если бы в России чиновники не брали взяток, жизнь в стране была бы совершенно невозможной»; П. Вейнберг: «Не считай преступным делом / Взять хорошенькую взятку, / Прилепись душой и телом / К канцелярскому порядку»; А.С. Солженицын: «Государственная служба это — осыпающее нас расположение высших лиц и еще более приятных денег, иногда и сверх жалования. Если уметь…», «И давали волю остроумию, особенно о казнокрадстве, о чиновничьей продажности: слишком поздно увидел объявление «принимают от трех до пяти», эх, а я, дурак, дал десять! Или — как нужно понимать секретарей и младших чиновников: «мало данных», «придется доложить начальству», «надо ждать» или «надо ж дать»; В. Капнист: «Бери, большой тут нет науки; / Бери, что можно только взять. / На что привешены
«Трагикомедия крючкотворства», описанная графом Е.А. Солиасом в трилогии «Шемякин суд», удивительно напоминает день сегодняшний. Один из персонажей романа — действительный статский советник Попов рассуждал о лихоимстве: «Неужели же Россию нельзя избавить от этого векового зла?» И всегда отвечал себе: «Увы, нельзя! Ничего поделать невозможно!..»[195]
В пьесе А.В. Сухово-Кобылина «Свадьба Кречинского» мы даже найдем упоминание о своеобразной классификации взяток: «Взятка взятке рознь; есть сельская, так сказать, пастушеская, аркадская взятка; берется она преимущественно произведениями природы и постольку-то с рыла; — это еще не взятка. Бывает промышленная взятка; берется она с барыша, подряда, наследства, словом, приобретения <…> Ну, и это еще не взятка. Но бывает уголовная или капканная взятка — она берется до истощения, догола!.. Совершается она под сению и тению законов, помощью и средством капканов, волчьих ям и удилищ правосудия, расставляемых по полю деятельности человеческой, и в эти-то ямы попадают без различия пола, возраста и звания, ума и неразумения, старый и малый, богатый и сирый…»[196]. Один из героев пьесы, Муромский, который ради спасения дочери от искусно «состряпанного» уголовного дела вынужден был дать ту самую «капканную» взятку, в отчаянии восклицает: «Нет у вас правды! Суды ваши — Пилатова расправа <…> Судейцы ваши ведут уже не торг — это были счастливые времена — а разбой! — Крюком правосудия поддевают они отца за его сердце и тянут… и тянут… да потряхивают: дай, дай…»[197]. Несчастному Муромскому пытался помочь староста его имения — умный, бывалый крестьянин Иван Сидоров. Не раз Сидоров хаживал по чиновничьим кабинетам, а потому и повадки хищников знал не понаслышке. Однажды Сидоров попытался откупиться взяткой поменьше, чем была предназначена. Но и взяткополучатель был калач тертый: «Как рявкнет он на меня: мужик, кричит, мужик!.. За кого меня принимаешь!.. Да я те, говорит, туда спущу, где ворон и костей твоих не зазрит… За жандармом, кричит, за жандармом… и за звонок уж берется… Ну, вижу я, делать ничего; встал — да уж все и выложил; и сюртук-то расстегнул: на вот, мол, смотри. Он и потишел. Ну, говорит, — ступай»[198].
Русская пословица гласит: «Взятка — дама деликатная и обнаженной не ходит». Гардероб взятки действительно подчас поражает своим «великолепием». Как указано в постановлении Пленума Верховного Суда РФ от 10 февраля 2000 г. № 6 «О судебной практике по делам о взяточничестве и коммерческом подкупе», предметом взятки, по смыслу закона, наряду с деньгами, ценными бумагами и иным имуществом могут быть выгоды или услуги имущественного характера, оказываемые безвозмездно, но подлежащие оплате (предоставление туристических путевок, ремонт квартиры, строительство дачи и т. п.). Под выгодами имущественного характера следует понимать, в частности, занижение стоимости передаваемого имущества, приватизируемых объектов, уменьшение арендных платежей, процентных ставок за пользование банковскими ссудами[199]. Здесь уместно вспомнить некоторых персонажей гоголевской комедии «Ревизор».
А м м о с Ф е д о р о в и ч (судья Ляпкин-Тяпкин). Грешки грешкам — рознь. Я говорю всем открыто, что беру взятки, но чем взятки? Борзыми щенками. Это совсем иное дело.
Г о р о д н и ч и й. Ну, щенками или чем другим — все взятки.
А м м о с Ф е д о р о в и ч. Ну нет, Антон Антонович. А вот, например, если у кого-нибудь шуба стоит пятьсот рублей, да супруге шаль…[200]
Тот же Ляпкин-Тяпкин говорит: «…Вы слышали, Чептович с Варховинским затеяли тяжбу и теперь мне роскошь: травлю зайцев на землях и у того, и у другого». (Примечательно, что в «Мертвых душах» Гоголь называет взятку весьма иносказательно, но точно: рекомендательные письма за подписью князя Хованского.)
Животные в качестве предмета взятки фигурируют уже достаточно давно, причем в ход идут не только борзые щенки, но и более крупное зверье. Например, во времена Анны Иоанновны генерал Лев Измайлов стал искать покровительства фактического правителя России Бирона. Зная, что тот был страстным любителем лошадей, Измайлов преподнес Бирону подарок — лошадь, сопроводив свое подношение письмом: «Отважился я послать до вашего высокографского сиятельства лошадь верховую карею не для того, что я вашему высокографскому сиятельству какой презент через то учинил, но токмо для показания охоты моей ко услужению вашему высокографскому сиятельству, а паче, чтоб честь имел, что лошадь от меня в такой устланной конюшне вместится. Ведаю, милостивый государь, что она того недостойна, однако же прошу милостиво принять. Чем богат, тем и рад…»