Преступник
Шрифт:
— Ну? — спросил Петельников, припечатывая его своим напирающим взглядом, которому Леденцов тщетно учился.
— «Ну» в смысле чего?
— В смысле пьянства.
— Это баловство признаю. Да ведь все выпивают.
— Знакомо! Хулиганы говорят, что все дерутся; воры — что все воруют; пьяницы — что все пьют… Одному-то неохота быть уродом, а?
Смагин поправил осыпавшиеся на уши волосы и спросил с философской хитрецой:
— Имею я право на вопрос?
— Имеете, имеете.
— Что вручают спортсменам за победу?
— Награды.
— А
— Вымпелы, кубки… И что?
— Во, кубки! Спрошу: зачем?
— Полагаете, для пьянства?
— В точку! Чтобы спортсмены после соревнований попили из него сухонького. Заметьте, не вручают чашу для супа или, скажем, чайник для чаю.
В другой бы раз Петельников развеселился. Но сейчас даже усмешка не тронула его губ — сидел истуканисто, не опуская взглядом тусклых глаз Смагина. И Леденцов, пожалуй, впервые за время их совместной работы увидел, как сухая ненависть темнит лицо капитана, та самая ненависть, которая противопоказана оперуполномоченному уголовного розыска.
— Ну? — опять повторил Петельников.
— «Ну» в смысле пьянства?
— «Ну» в смысле совести.
Анатолий Семенович глянул на оперативника пристальнее. Капитан не шелохнулся и ничего не добавил. И смагинское сознание, еще запеленутое вчерашним хмельным туманом, успокоилось.
— Если касается совести, то на предприятии, дорогие товарищи, я не пью. У меня такая работенка, что, извините за выражение, выйти покурить некогда.
— Почему «извините за выражение»?
— Я хотел сказать «выйти в одно место».
— Значит, совесть ваша спокойна?
— Коли вы ищете людей без совести, то адрес подскажу. Вчера купил с лотка книжку. Под названием «Они появляются ночью». Думал, про шпионов, да и народ хватал. И кто это появляется ночью? Серебристые облака.
Оперативники знали, что людей без совести не бывает и дело лишь в том, как глубоко она сокрыта; оперативники умели до нее докапываться, как бы очищая слой за слоем социальные и психологические наносы. Но Смагин был фигурой процессуально непонятной: потерпевший, коли в его квартиру забрались; не потерпевший, коли ничего не украли; вор, коли забрал деньги и золотые вещи; не вор, коли брал совместно нажитое, свое.
Леденцов, сидевший на отшибе, встал и подошел к нему.
— А на какие деньги вы пьете?
— На свои, на трудовые.
— Разве жена зарплату не забирает?
— Зажилить червончик всегда можно.
— Червончик? Шестнадцатого числа вы пропили в баре пятьдесят четыре рубля, гражданин Шакало.
Анатолий Семенович воззрился на Леденцова изумленно. Волосы, теперь им не придерживаемые, свободно осыпались на уши. Кожа лица, почти не увидевшая прошедшего солнца и неопрятная, как у всех пьющих, желтела промасленной бумагой. Глаза выражали такую работу мысли, что, казалось, за ними идет прямо-таки физическое коловращение мозга. Что его так задело:
— Вы не из восьмого автопарка? — наконец спросил он, так и не узнав лейтенанта.
Петельников тоже встал, подошел к растревоженному Смагину и навис — его длинный галстук, покачиваясь, касался подбородка сидевшего; Леденцов мог поручиться, что Анатолий Семенович сейчас вдыхает запах одеколона «Консул».
— Обокрасть кого? — жестко спросил капитан. — Собственную жену!
— Мною заработано! — не стерпел Анатолий Семенович слова «обокрасть». — Эти деньги я на халтурке сшибал!
— Свалить на кого? На подростка!
— Его бы по малолетству простили…
Петельников распрямился и скривил губы, словно раздавил во рту случайную клюквинку. И от этой чужой кислинки Анатолий Семенович вдруг потупился и стал ладонью тереть лацкан пиджака, стряхивая с него то, чего там не было.
— Подождите в коридоре, сейчас поедем к следователю.
Смагин дошел до двери и остановился, будто чего-то вспомнил. Но сперва он сдул со второго лацкана только одну ему видимую пушинку.
— Жене не скажете?
— А как ей сказать? — удивился Петельников. — Что кражу совершил подросток?
— Якобы неизвестный…
— Анатолий Семенович, мне попадались преступники, но не подлецы. Попадались подлецы, но не преступники. А вы и подлец, и преступник.
— Преступность мне не вешайте. — Смагин с «подлецом» согласился.
— Вы сделали ложное заявление о краже.
— Это жена заявила.
— Значит, дали ложные показания о краже.
Поразмыслив, Смагин вышел. Капитан торопливо убрал со стола бумаги, запер сейф, надел куртку и оказался возле Леденцова — они молча стояли друг против друга, лицом к лицу, глаза в глаза.
— У Смагиных кражи не было, — наконец сказал Петельников.
— И у геолога не было.
— У старика вахтера кражи тоже не было.
— И у старушки с вареньем не было.
— Осталась лишь одна кража — кофта, туфли и серебряная ложка, — закончил капитан.
Они помолчали. Принято считать, что только влюбленные способны на взаимное угадывание настроения и мыслей. Оперативников же единили узы покрепче любви — ироничная дружба, которая надежнее серьезной; многолетие непростой и опасной работы; далекие командировки, темные засады, непредсказуемые погони…
— Одна из пяти, товарищ капитан.
— И что подсказывает логика?
— Если четыре раза было так, то вряд ли пятый будет этак.
— Хозяйка, Клавдия Сергеевна, суп варит в кофейнике, — вспомнил Петельников. — Меня там что-то раздражало… Ага, вот как…
— Что, товарищ капитан?
— Я ей не поверил.
— Почему?
— Не знаю, интуиция. — И Петельников приказал: — Беги к ней.
Уже у двери, вздохнувши, он поделился горестно:
— Что за работа, а? Белье достирать некогда…