Преступники и преступления с древности до наших дней. Гангстеры, разбойники, бандиты
Шрифт:
Два года готовился Котовский к побегу с каторги. И зимой 1913 года, работая по подаче песков, накинулся на двух конвойных, убил булыжниками и, перемахнув через широкий ров, скрылся в сибирском лесу, в тайге.
Тайга. Тысячи верст дикого простора и бездорожья.
«Славное море, священный Байкал… Бродяга Байкал переплывает… Котел его сбоку тревожит, сухарики с ложкой звенят…» Котовский до дна испил кровь убийства, кандалы, русскую каторгу.
Бежав с каторги, четыре года нелегально шлялся по России. Сначала в Томске в Сибири, но тянуло на родину, в Бессарабию,
На Волге Котовский узнал подлинную рабочую жизнь. Работал в Жигулях бурлаком, грузчиком, смеялись над атлетом бурлаки: не курил и вместо водки пил молоко. Только ел на славу: яичница из 25 яиц была любимым блюдом.
Но не для работы, не для того, чтобы гнуть спину, родился в дворянской семье этот заика-мальчик. В Балашове на мельнице Котовский выдвинулся своей недюжинной силой — подковы ломал. Хозяин назначил смышленого силача десятником. А в одно утро, когда Котовский составлял с хозяином в конторе наряд на работу, вдруг выхватил десятник револьвер и наставил на хозяина:
— Руки вверх!
Котовский отобрал деньги и скрылся из Балашова, как в воду канул. Только осенью 1914 года вынырнул у себя на родине, в Бессарабии. Но с год никто не знал, где Котовский. По чужому паспорту он служил в Бессарабии управляющим большим имением. Любитель «отчаянных положений» жил удивительной двойной жизнью. Образцово управлял имением, хозяева его работе нарадоваться не могли. Но это — одна сторона.
А другая — в Бессарабии уже начались зловещие налеты и грабежи. Грабила банда беглых с фронта солдат во главе с Котовским. Полиция снова начала охоту за ним. Переведенный в Петербург, в царскую в дворцовую охрану, пристав Хаджи-Коли был снова командирован в Бессарабию ловить Котовского.
И в который раз погубила Котовского доверчивость и любовь к позе.
Какому-то погорельцу-крестьянину дал деньги, сказав:
— На-ка, братец, постройся заново. Да брось благодарить, не свои даю. Котовского не благодарят…
Мужик так и обмер: это имя знала вся Бессарабия.
По мужику-погорельцу отыскался след. Имение, которым образцово управлял Котовский, ночью, к полному удивленью хозяев, было окружено сильными отрядами полиции во главе с полицмейстером Кишинева и приставом Хаджи-Коли. Это было 25 июня 1916 года в селе Стоматов Бендерского уезда.
Больше двадцати крупных налетов и грабежей, не считая мелких, числилось за Котовским. Управляющий сразу понял, что это за шум, за гомон, за крики и топот лошадей по усадьбе. Но решил дешево не сдаваться.
Котовский забаррикадировался в доме, начал отстреливаться от наступающих полицейских. Помещица, узнав, кто в течение года управлял ее имением, упала в обморок. В доме произошел бой.
Но бой был недолго. Тяжело раненый в грудь и потерявший сознание Котовский был схвачен полицией и под конвоем приведен в Кишинев.
Котовский знал, что теперь грозит смертная казнь. Был уверен, что повесят, хотел только одного, чтобы расстреляли. Того, что через несколько
Дело Котовского было назначено к слушанью в военно-полевом суде. К Котовскому применен был исключительный режим, его охраняли день и ночь, боясь фантастических побегов.
Одесский военный губернатор самолично настаивал на ускорении следствия, но дело Котовского было чересчур обширно и требовало длительного расследования. Все ж в феврале 1917 года под усиленной охраной полиции Котовский был доставлен в здание военно-окружного суда.
Суд квалифицировал Котовского как обыкновенного бандита, отрицая всякую революционность его налетов и грабежей. Котовский заявил себя анархистом, горячо отбрасывая все обвинения в грабежах с корыстными целями.
— Я — анархист! И в постоянной борьбе с вашим обществом, которое мне враждебно!
Котовский крепко знал, что на этот раз общество победило и от смерти не уйти, но держался мужественно и последнее слово закончил так:
— Если я вообше могу просить суд, прошу об одном — не вешайте меня, а расстреляйте!
Суд совещался недолго, и председатель генерал Гутор, впоследствии перешедший к большевикам, но не достигший, как Котовский, положения «красного маршала», огласил приговор: «Дворянина Григория Котовского, родившегося в м. Ганчешти… за содеянные преступления… к смертной казни через повешение…»
Под усиленным конвоем Котовского вывели из подъезда суда, повели к тюремному автомобилю. Далеко оцепив улицы, городовые разгоняли толпу любопытных одесситов, желавших хоть раз взглянуть на «черного ворона». Но эскортируемый конвоем автомобиль быстро увез Котовского в тюрьму.
Такого жизнелюба, такого неподходящего к смерти человека, как Котовский, в тюрьме охватила страшная тоска по жизни. Котовский схватился за невыполнимый план побега с прогулки, несмотря на то, что выводили его закованным в ручные и ножные кандалы. «План создан. Риска 95 %. Но выбирать не из чего…» — сообщил он политическому заключенному Иоселевичу, прося его помощи. Но тут совершилось несколько малых и больших непредвиденностеи. Котовский знал, что Одесса «говорит о Котовском». Но не подозревал, какое сильное движенье поднялось в городе за его помилование. Не среди «черных воронов» и биндюжников, ценивших Григория Ивановича за то, что его ни на бога, ни на мат, ни на бас невозмешь. Нет, движенье по спасенью жизни Котовского поднялось в иных кругах.
Особо энергичную борьбу за освобождение бессарабского Робин Гуда повела влиятельный в Одессе человек — генеральша Щербакова. Когда день казни был уже близок, генеральша Щербакова добилась невероятного — оттяжки казни.
Может, надо быть русским, чтобы понимать всю «эксцентричность души» не только Григория Котовского, но и генеральши Щербаковой. Во всяком случае, казнь Котовского затянулась. Кроме Щербаковой, захлопотали общественные круги, интеллигенция, писатели, начали выноситься резолюции, обращаться просьбы. А Котовский готовил «хоть какой-нибудь побег».