Преступники. Факел сатаны
Шрифт:
– Каким образом?
– Написал в пятьдесят первом году прошение, что хочет вернуться в Россию, а его – цап! – и бросили в румынскую тюрьму. Там и погиб… Станислав уверен, что без Берии не обошлось.
Жур чувствовал, что Горчакову несет на волнах ностальгических воспоминаний, и решил перейти к разговору по существу.
– Говорят, в свою очередь, вы тоже в какой–то степени его крестная. Открыли Станиславу Зерцалову путь на сцену…
– Ну, это преувеличение, – скромно отмахнулась Любовь Николаевна, хотя нельзя было не заметить, что ей лестно. – Понимаете, когда Зерцалова списали на берег, я возмущалась, пожалуй, больше, чем он сам. Но что толку. Разве у нас можно добиться справедливости?
–
– И тогда и сейчас. А что, разве я не права?
– Слушаю вас, продолжайте, – уклонился от ответа Жур.
– А когда я узнала, что Станислава Аскольдовича, умнейшего человека, спрятали в сумасшедший дом, мне стало ясно, где, в какой системе живу и кто стоит у власти. Представляете, за ложь – к наградам, Звездам Героев, а за правду объявляют шизофреником.
– А вы не допускаете, что его слова о встрече с инопланетянами – плод больной фантазии и не больше? – спросил Жур, глядя в упор на Горчакову.
– Хорошо. Тогда как вы объясните возникновение у него способностей, которых нет ни у вас, ни у меня? – Короче, когда вышла «Новобалтийская правда», меня тут же осенила идея организовать публичное выступление Станислава Зерцалова. А я уже тогда возглавляла филармонию. Позвонила, говорю, есть предложение. Он тут же пришел.
– Значит, прочитав статью в газете, вы сразу поверили во все то, что там написано?
– Абсолютно! – без колебаний ответила Горчакова. – Да я и сама видела, что Станислав сильно переменился. Он сказал, что ощутил в себе огромные возможности помогать людям, открывать им глаза на мир и на себя. Пообещал, что обдумает мое предложение, но сначала съездит в Москву и Воронежскую область. Мол, хочет поучиться настоящему колдовству… Появился он через несколько месяцев. Как раз в концертных и театральных делах началась перетряска. Хозрасчет, так сказать. Симфонические концерты горят, народная музыка и танцы – тоже. Столичные рок–звезды требуют бешеные гонорары… Станислав предложил психологические опыты и прочее. Но сначала продемонстрировал свои способности на мне и других сотрудниках филармонии. Мы буквально ахнули. У него потрясающий талант! Я уломала управление культуры облисполкома, изготовили отличные афиши, дали рекламу по радио и телевидению. И вот – первое выступление Зерцалова. Не поверите, волновалась больше, чем он. Зал заполнился всего наполовину, но, думаю, ничего, лиха беда начало. Однако успех превзошел все наши ожидания. На следующий день Новобалтийск только и говорил об этом. А меня вызвали в обком на ковер: кто разрешил пропаганду всякой нечистой силы, снять, прекратить и так далее. Я отказалась наотрез. Ну, естественно, мне предложили написать заявление «по собственному желанию». Тогда я собрала коллектив филармонии. Люди встали за меня и Зерцалова горой. Пошли с петицией в обком: если, мол, меня снимут, объявят голодовку. – Любовь Николаевна рассмеялась. – Ну и борьбу мы выдержали, скажу я вам!
– Но все–таки победили…
– Не было бы счастья, да несчастье помогло… У второго секретаря дочь заикалась. Двух слов не могла произнести. У меня – бац! – идея. А что, если испробовать на ней возможности Станислава? Как говорится, пан или пропал… И, о чудо! После трех сеансов заикание у девочки как рукой сняло. Теперь уже обком стоял за нас. Вы сами понимаете, какая это была силища… Зерцалову дали зеленый свет. – Горчакова улыбнулась, как показалось Журу, с грустью. – Сейчас Станислав – союзная знаменитость. – Нас забыл… Я слышала, вроде женился на очень приятной женщине. Так? – посмотрела в глаза Виктору Павловичу с явной надеждой услышать отрицательный ответ. Но он промолчал. – Была бы рада за него. И за нее, конечно, тоже. Станислав – необыкновенный человек.
– Какие у вас были личные отношения?
– У меня к нему, – Горчакова красивыми
– К сожалению, не могу узнать, – тяжко вздохнул капитан, приготовившись к самому неприятному– сообщению о гибели Зерцалова.
– Как? Почему? – сошла вдруг краска с лица директорши. Она, видимо, уловила в голосе Жура трагическую ноту. – Ну, говорите! Прошу вас…
– Он убит, – выдавил из себя Виктор Павлович.
Морось, туман. Люди – как тени. Жур словно плыл в сумерках, вглядываясь в номера домов. Здесь, в центре города, освещенном лучше, чем окраина, и то было ощущение, что ты в мутном аквариуме.
Вот и нужный дом. Помпезный, с архитектурными излишествами. В холле сидел бдительный вахтер.
Регина Власовна Зерцалова, бывшая жена убитого, жила на втором этаже. Она была в строгом темном домашнем халате, похожем на платье. Прическа в идеальном порядке, на лице – собранность и серьезность. Живет одна, сын на стажировке за границей, в каком–то колледже, а у нее самой много работы на вечер. И действительно, на письменном столе были аккуратно разложены какие–то справочники, выписки, диаграммы, рулоны перфорированной бумаги с множеством цифр и букв. Зерцалова писала докторскую диссертацию.
– Чем могу быть полезной? – спросила она, усевшись за стол и предложив Виктору Павловичу вольтеровское кресло.
– Хочу поговорить с вами о бывшем муже, Станиславе Аскольдовиче.
– Неужели скатился до какой–нибудь уголовщины? – брезгливо поморщилась хозяйка.
– Да, история уголовная, – подтвердил капитан, с тоской подумав: снова предстоит сообщать о смерти…
– Я хоть и неверующая, но согласна со словами протопопа Аввакума: «Выпросил у Бога святую Русь Сатана», – Регина Власовна вздохнула. – Вот мы, так сказать, и сподобились… Сексуальная революция, наркомания, одиннадцатилетние проститутки, рэкет – и все это на фоне помешательства на спиритизме, потусторонних силах… Неужели нам мало уроков Запада?
– Издержки демократизации, – философски заметил Жур. – Видимо, должны пройти через это…
– Ну и глупо. Правильно сказал Бисмарк, что только дураки могут учиться на собственных ошибках. Умные учатся на ошибках других. А мы как были дураками, так ими и останемся.
– К чему вы все это?
– Никогда не думала, что Станислав Аскольдович на старости лет клюнет на эту дешевку и станет еще одним шарлатаном. Я имею в виду его так называемую артистическую деятельность. Мог бы найти более достойное применение своим незаурядным способностям.
Ее менторский, безапелляционный тон подавлял Виктора Павловича.
– Вы считаете, он шарлатан? – напрямик спросил Жур.
– Когда по фотографиям вылечивает от недуга – шарлатан. Когда предсказывает будущее – шарлатан. Когда морочит голову тысячам людей о переселении душ и кликушествует – шарлатан вдвойне.
– А как быть с теми, кого он действительно излечил? – Жур задал вопрос, на который сам не мог найти ответа.
– Вы помните фильм «Праздник святого Йоргена»? Там Ильинский играет бродягу, который скрывается от полицейских, он притворяется калекой. И его якобы исцеляет святой, такой же уголовник. Надеюсь, видели?
– Конечно. Вы думаете, Зерцалов сам организовывает благодарственные письма?
– А почему бы и нет?
– Ну хорошо, а если он все–таки не шарлатан?
– Я не совсем категорична. Признаю нетрадиционную, но веками проверенную народную медицину. Китайскую, русскую, тибетскую. И гипноз я считаю научным методом. Могу признать существование экстрасенсорного воздействия. Станислав Аскольдович мне лично снимал мигрень своим биополем.
– Значит, кое–что из его неординарных методов признаете?