Преступный викинг
Шрифт:
— Ты мне мешаешь своей болтовней. Хватит тянуть время. Снимай свою блузку, и я перетяну тебе груди.
Рейн возмутилась.
— Почему мне надо…
— Хватит. Больше ни одного вопроса. Уже поздно. Если ты собираешься кричать на всех углах, что ты врач, то можешь не торопиться. Тебя все равно не пустят в больницу.
— Ох…
Селик скрестил на груди руки и стал нетерпеливо постукивать башмаком из отлично выделанной кожи, ожидая, когда она наконец подчинится.
А Рейн взвешивала все за и против. У нее были два выхода. Один — снять блузку и позволить
— Чем ты будешь меня перетягивать?
Селик наклонился к маленькому сундучку на полу, поискал в нем и вытащил длинную, вроде шарфа, полоску шелка.
Рейн, повернувшись к нему спиной, сняла блузку и лифчик и стала ждать. Янтарные бусы приятно холодили горячую кожу.
— Вытяни вперед руки.
Селик сам поднял их на высоту плеч.
От ветерка, обвевавшего обнаженные груди, и от легкого прикосновения мужских пальцев к ее плечам у Рейн подогнулись коленки, и она ощутила, как на нее опять накатило страстное желание. Пришлось ей закрыть глаза и взять себя в руки.
— Не двигайся, — хрипло произнес Селик и неожиданно оказался прямо перед ней.
Она хотела было рассердиться, но он как будто полностью сосредоточился на своей задаче, а не на ее предательских сосках, затвердевших от одного его взгляда. Едва взглянув на нее, он прижал конец шелковой полоски к ее левой подмышке и, не двигаясь с места, стал ловко стягивать ей груди.
Потом он сдвинул ткань пониже, как будто не замечая волнения Рейн, которая почти забыла о больнице в томительном ожидании его прикосновений. Рейн чувствовала его горячее дыхание на своей коже и с трудом сдерживала рвущийся из горла стон. Когда он случайно задел пальцем ее голую грудь, Рейн вздрогнула, словно от ожога, болью отозвавшегося во всем теле.
Когда от шарфа почти ничего не осталось, Селик встал у нее за спиной.
— Надо затянуть. Потерпи, если будет больно.
Рейн подумала, что ей и без того не сладко терпеть его прикосновения и делать вид, будто ничего не происходит.
— Не туго?
Селик дышал ей в затылок, и Рейн поняла, что он разглядывает ее через плечо.
— Надо плотнее. Соски видны.
Рейн тяжело вздохнула.
— Надо?
— Да, — ответил он и стал еще туже натягивать шелк.
Рейн едва сдержала стон. А Селик как ни в чем не бывало продолжал трудиться над шелковым коконом. Связав вместе концы шарфа, он вышел из-за ее спины, чтобы посмотреть на результат. И недовольно хмыкнул.
— Ничего не поделаешь. У тебя всегда такие твердые соски?
Нет, дурачок, только когда ты смотришь на них. Она уже собралась ответить ему, но вовремя заметила, как края его губ поднялись в едва сдерживаемой улыбке, когда он приподнял янтарные бусы и как бы случайно вновь коснулся ее кожи. По-видимому, он прекрасно сознавал, что она чувствует, и это доставляло ему чрезвычайное удовольствие.
— Ах ты, животное!
Она потянулась за блузкой, но Селик сказал:
— У меня есть ряса и башмаки для тебя.
Где-то ему удалось достать рясу поменьше, чем была на нем, и после того как Рейн оделась, обулась и спрятала волосы под капюшоном, она посмотрела сначала на него, потом — на себя и с легким смешком прокомментировала:
— Ну просто Матт и Джефф.
Селик вопросительно посмотрел на нее, но Рейн только потрясла головой, зная, что не в ее силах объяснить викингу, как выглядят комические персонажи ее времени. Рейн представила Селика, возлежащим на ее королевской кровати в воскресенье с кофе в одной руке и комиксами — в другой.
Вскоре они уже шагали по оживленным улицам Йорвика. Больница располагалась неподалеку, поэтому они пошли пешком. Кроме того Селик опасался, что два монаха на лошадях привлекут к себе слишком много внимания.
— Ты можешь не вертеть задом? — не выдержал он. — Вспомни, ты — монах, а не шлюха.
— Я не верчу.
— Ха! И перестань хватать меня за рукав всякий раз, когда тебе хочется показать мне что-то, на что тут никто не обращает внимание. Еще подумают, что мы — содомиты.
Если бы он только знал, как она старательно сдерживала себя! Рейн очень хотелось взять его под руку и положить голову ему на плечо. Стоило ей случайно прикоснуться к нему, как ее охватывало нестерпимее желание.
— Предупреждаю, Рейн, в больнице ни во что не вмешивайся. Пусть в твоей стране лечат лучше, но не вздумай учить монахов. Стоит им что-нибудь заподозрить, и они отправят тебя в темницу, чтобы тебе неповадно было заниматься «черной магией».
— Селик, я здесь, чтобы учиться, но если я могу помочь…
— Еще одно. Многие священники презирают женщин. Даже если ты умеешь лечить лучше всех на земле, они наплюют на любой совет, если его даст им женщина. Они считают, что из-за женщин мужчины попадают в ад.
Рейн не смогла промолчать.
— О, как несправедливо! Как будто у женщин есть хоть какая-то власть над мужчинами. А кого они считают ответственными за падение женщины?
Селик ухмыльнулся.
— Никого, я полагаю, пока женщины — дочери Евы — рождаются, неся в себе грех обольщения.
Рейн сердито толкнула Селика, не заботясь, что какой-нибудь прохожий увидит это и изумится их странным отношениям. Она ужасно разозлилась.
— Не думай, что я так шучу. Я просто пересказываю тебе, что священники проповедуют с амвона.
— Но тебе это нравится, правильно?
— Мне? — обиженно переспросил Селик, прижав ладонь к груди.
Рейн отвернулась. Снова она попалась в расставленную им ловушку. Как он и рассчитывал. Она решила не обращать на него внимания и вместо этого повнимательнее присмотреться к изумлявшей ее жизни кругом.
Но восхищение Рейн пестрым праздничным базаром поблекло, когда она стала обращать внимание на разрушенные дома и грязные улицы. На город, вероятно, часто нападали саксы, потому что часть городской стены была снесена до основания и встречалось довольно много сгоревших домов. Но хуже всего были бездомные, выпрашивавшие еду или деньги.