Преступный викинг

Хилл Сандра

Когда они уже направились к выходу, Рейн обратила внимание на громко кричавшего человека и на толстого священника, преграждавшего ему вход. Мужчина умолял лекаря помочь его жене, которая уже три дня не могла разродиться их первенцем.

— Иди домой, Ухтред, — твердо стоял на своем монах. — Я сразу тебе сказал, чтобы ты позвал повитуху. Мы Божьи люди, и нам не подобает прикасаться к женским органам.

— Хильда умирает. А повитуха не придет, если ей не заплатить, и…

— Прочь! — завопил монах, с отвращением отрывая

грязные руки просителя от своего рукава. — Эй, выкиньте этого негодяя из Святой церкви.

— Будь ты проклят! Чтоб тебе провалиться в преисподнюю! — крикнул Ухтред, завидев приближающуюся церковную стражу.

— Послушай, — вмешалась Рейн. — Я пойду с тобой. Может быть, смогу помочь.

Она услышала стон Селика, но несчастный посмотрел на нее с такой благодарностью, что Рейн поняла, она должна ему помочь, что бы ни сказал Селик. К ее несказанному удивлению Селик промолчал, когда она последовала за обезумевшим от горя мужем. Монах проворчал им вслед:

— Чужеземцы! всегда думают, что знают больше других!

Открыв входную дверь, они застыли на месте, увидев многосотенную толпу, которая вопила и тянулась за хлебом, раздаваемым монахами.

— Сегодня его раздают бесплатно, — объяснил Селик. — Нищие топчут друг друга ради куска хлеба, а монахи, поглаживая себя по животам, хвалят себя за великое благодеяние.

— Ты очень злой, Селик.

— А ты слишком мягкосердечна, — сказал он.

И они стали медленно протискиваться сквозь толпу за Ухтредом.

Рейн внезапно остановилась, заметив мальчика и девочку примерно семи и четырех лет. Они стояли неподалеку, и она поняла, что это брат и сестра, хотя их лиц почти не было видно под слоем грязи. Девочка, крепко зажав во рту большой палец, внимательно слушала, что ей говорил брат.

— Стой здесь, Адела, а я постараюсь добыть для нас еды. Обещай никуда не уходить.

— Обещаю, Адам, — проговорила она, кивнув кишевшей вшами головкой.

Круглыми от страха глазами она смотрела, как ее брат пробирается в толпе, здесь щипля кого-то, там пролезая между ногами.

В конце концов он выхватил маленький кусочек хлеба из рук священника, который собирался одарить им пожилую женщину в лохмотьях.

— Отдай, проклятая жаба! — пронзительно завопила женщина.

Многие в толпе повернулись, чтобы посмотреть на удачливого Адама, некоторые попытались отнять у него драгоценную добычу.

Но разве можно отобрать с таким трудом завоеванную еду. Адам запихнул хлеб под грязную рубашонку и, спасая свою жизнь, пулей понесся прочь.

Рейн направилась к детям, не обращая внимания на гнев Селика. Толпа разделила их, и она не слышала, что Ухтред закричал в страхе из-за непредвиденной задержки. Она видела, как мальчик разломил хлеб пополам, и дети с жадностью, как голодные волки, набросились на добычу. Видимо, они не ели уже несколько дней.

Рейн наклонилась к ним и спросила девочку:

— Как тебя зовут, малышка?

Испуганные синие глаза стали искать брата.

— Адам, — позвала она, протягивая ему руку. Большой палец другой руки она мгновенно сунула себе в рот.

— Зачем тебе знать? — прищурившись и воинственно уперев руки в бока, потребовал ответа мальчик.

Рейн знала, что Селик стоит у нее за спиной, но он молчал.

— Вам обоим не следует одним болтаться по улицам. Где ваши родители?

— Ушли насовсем.

— Они… умерли?

— Да. А тебе какое дело? Монахи только о себе заботятся. Маму хоронили без священника.

Рейн тяжело вздохнула.

— Когда это было?

Маленький мальчик с бравадой пожал плечами и затянул потуже пояс на штанах. Рейн показалось, что она увидела краткую вспышку страдания и страха в его глазах.

— Прошлой зимой.

— Год! С кем же вы живете теперь?

— А?

— Рейн, оставь. Мы здесь слишком долго, — сказал Селик, беря ее за руку. — Вспомни о рожающей женщине.

— О, я забыла, — сказала она, бросая виноватый взгляд на Ухтреда. И все равно повернулась к мальчику. — Кто, ты сказал, заботится о вас?

Он гордо запрокинул голову и огрызнулся:

— Я взял на себя заботу о моей сестре и о себе. Нам не нужно, чтобы какой-то священник вмешивался в наши дела и надоедал нам.

— Я только хотел помочь…

— А! Точно как Аслам…

— Торговец рабами? — с удивлением спросил Селик.

— Да, торговец рабами. Все время хочет нас заграбастать. Ничего у него не выйдет. Старый ублюдок. Говорит, будто знает одного султана далеко отсюда, который будет заботиться о нас как о своих детях, даст нам дом и хорошую еду, но я знаю, чего он хочет. Знаю, знаю.

— Чего же? — спросила Рейн, уже услыхав, как за ее спиной грязно выругался Селик.

— Чего он хочет? Да хочет вставить своего петуха нам в зад, — с наивной прямотой заявил знающий все о нравах улицы мальчишка. — И вы такие же, проклятые монахи.

Он плюнул себе под ноги, схватил за руку сестру и исчез в толпе.

— Селик, пожалуйста! — крикнула Рейн. — Мы должны им помочь.

— Ты выжила из ума. Я не хочу своих детей и уж тем более не желаю заботиться о чужих, от которых никакого толку, одно беспокойство. И будь добра, заруби это у себя на носу.

— Но, Селик, ты видел, как она смотрела на нас. Она просила о помощи, хотя и убегала.

— Ты видишь и слышишь то, что тебе хочется, женщина. А на самом деле ты разговаривала с немытым зверьком, который умеет выругаться и постоять за себя не хуже любого взрослого мужчины. Он и в битве уцелел бы, что уж говорить об улицах большого города.

— Пожалуйста, пожалуйста, — молил Ухтред, дергая Рейн за рукав. — Моя жена умирает, а вы тут болтаете о никудышных уличных детях.

Рейн гневно повернулась к нему.