Претендентка на русский престол
Шрифт:
– Что сие значит, голубчик? – спросила Августа с ласковой насмешливостью.
– Синьоры, как только вы уедете, меня настигнет месть за то, что я спасал ваши жизни! – прошептал он, со свойственной всем итальянцам впечатлительностью невольно перенося на себя все почетное бремя, и Лиза только головой покачала, вообразив, как же описывал он приключение в остерии. Теперь понятно, почему здешние девчонки все как одна головы потеряли!
Но Августа уже перестала усмехаться:
– Месть настигнет? С чего ты взял?
– Я только что видел в лесу одного из тех, кто был тем вечером в остерии. Тогда ему удалось удрать от меня, сейчас он не струсил, а начал меня выслеживать.
Августа передернула плечами с невольным презрением:
– Сколько тебе лет, Гаэтано? Уж никак не меньше двадцати, верно?
Тот задумчиво кивнул, словно не был в том уверен.
– А хнычешь, как дитя малое: ах, меня побьют, ох, меня обидят! Разве не мужчина ты? Разве силы нет в руках твоих, чтоб отбиться? Разве нет друзей и родни, чтобы стать за тебя?!
Краска бросилась в лицо Гаэтано. Он опустил глаза и заговорил не сразу, с трудом:
– Я бы не отступил в честной драке, лицом к лицу. Но как уберечься от кинжала, которым пырнут из-за угла ночью? Как уберечься от предательского залпа из зарослей, ведь сии негодяи, по их рожам видно, давно уже отправились в маки?! [8] А что до родни и друзей, госпожа… – Он тяжело вздохнул: – Так ведь у меня нет никого на свете, тем более в этой стране!
– Почему?
– А потому что я не итальянец вовсе; не знаю, кто по крови, но я здесь чужой, и все мне здесь чужое, хоть и вырос тут с младенчества, и матери своей не помню, и речи иной не знаю.
8
Букв. отправиться в лес, т. е. стать разбойником.
– Как же ты попал сюда? – хором воскликнули обе девушки.
– Один Бог знает. Думаю, мать моя была беременной рабыней, купленной у турок богатым генуэзцем, ибо я вырос в Генуе. Смутно вспоминаю ее голос, светлые глаза…
– Но хоть имя ее ты знаешь? – тихо, участливо спросила Лиза.
Гаэтано радостно закивал:
– Знаю! Имя знаю! Я звал ее Ненько! [9]
Лиза так и обмерла при звуке этого слова, которое даже нерусский выговор Гаэтано не смог исказить.
9
Звательный падеж в украинском языке от слова «ненька» – мать, няня.
– Господи! – воскликнула она. – Ненько?! Неужели ты малороссиянин?
У нее даже слезы на глазах выступили. Вглядывалась в лицо Гаэтано и, чудилось, видела вживе одного из тех хлопцев-малороссов, рядом с которыми шла на сворке ногайской, билась на горящей галере… И дивилась себе: как можно было сразу же не признать в сем пригожем лице черты соотечественника, славянина, брата?
В один миг Лиза уверовала, что и своевременное воспоминание Гаэтано об укромной остерии, и предостерегающий взор волчьих глаз на кружку с отравленным вином, и рука, замершая на полпути, словно наткнувшись на змею, – все это были случайности, незначительные мелочи, вовсе недостойные того внимания, кое она к ним проявляла. И в конце концов Лиза позабыла о них, как забывала обо всем, саднившем ей душу или память… Что-что, а уж забывать она научилась отменно!
Она с жаром вцепилась в руку Гаэтано, жалея лишь о том, что он не помнит ни одного слова из речи предков своих. Он был как Гюрд – такая же невинная, несчастная жертва крымчаков, и всем сердцем, которое в этот миг мучительно сжалось от печали по горделивому и отважному чорбаджи-баши, она пожелала, чтобы Гаэтано воротился на родину цел и невредим, чтобы сыскал там счастье!
– А я давно догадывалась, что ты не итальянец! – воскликнула Августа, которая тоже была изумлена и обрадованна.
Гаэтано, видимо, растерялся, даже побледнел от удивления:
– Почему?
– У тебя совсем иные движения губ, когда говоришь. И слова произносишь чуть тверже. Точнее, я думала, ты сицилиец или неаполитанец, но уж точно не северянин, не римлянин.
– Синьоры, вас послала сюда Святая Мадонна! – вскричал Гаэтано.
Августа лукаво поправила его:
– Мы говорим – Богородица!
– Бо-го-pо… – попытался повторить он, но не смог и вдруг рухнул на колени, простирая вперед руки. – Я был рожден на чужбине, так неужто мне и смерть здесь принять суждено?!
Ну что было ему ответить?..
Вот и вышло, что герp Дитцель уехал в Россию, а все остальные, и в их числе Гаэтано (его так и называли, ведь иного имени он не знал, а креститься здесь было негде), отправились в Рим. На виллу Роза.
Через несколько дней они привыкли к праздной, живописной пестроте итальянской жизни, привязались к Риму, как к живому существу, впитывая всем сердцем звуки, краски, запахи его, изумляясь, восхищаясь, сердясь, смеясь… И очаровываясь им все сильнее.
Разумеется, дам в одиночку более не отпускали. Даже Гаэтано был признан недостаточным защитником. Обыкновенно езживал с ними Фальконе: весь в черном, суровый, важный, чье выражение лица, походка, речь были бы уместны у короля, скрывающего свою судьбу под плащом скромного синьора. Лиза глазела по сторонам, краем уха рассеянно слушая, как Августа и Фальконе садятся на своего любимого конька: спорят о государственности. Все это казалось ей пустым звуком.
Хоть и робела признаться в том подруге, созерцание платьев, шляпок, карет и вообще живых римских улиц было для нее куда завлекательнее зрелища мертвых камней. Особенно Испанская лестница.
Высоко над Испанской площадью возвышается церковь Trinita del Monti; перед нею лежит небольшая площадка, а с нее ведет вниз громадная, в сто двадцать пять ступеней, в три этажа, лестница с террасами и балюстрадами, главным и двумя боковыми входами.
Народ целый день снует вверх и вниз; и даже Августа принуждена была признать, что спуск по Испанской лестнице достоин ее внимания…
Здесь-то и встретились Августа и Лиза с Чекиною.
У самого подножия Испанской лестницы сидел толстый старик, словно сошедший с одного из мраморных античных изображений Сильвана [10] , даром что был облачен в какие-то засаленные лохмотья. На полуседых, кольцами, кудрях его лежала шляпа, более напоминающая воронье гнездо, а пористый нос цветом схож был с перезрелою сливою. В кулачищах его зажаты были несколько обглоданных временем кистей и грязная картонка с красками; вместо мольберта, как можно было ожидать, перед ним прямо на парапете лестницы сидела какая-то женщина в поношенном черном одеянии и несвежем переднике. Определить, молода ли, хороша ли она, было невозможно, ибо Сильван с сумасшедшей быстротою что-то малевал на лице ее, будто на холсте.
10
Древнеримское наименование лесов.