Преторианец
Шрифт:
– Абсолютно! – горячо заверил его Радамист.
Корнелий Пальма подошел к Мир-Арзалу.
– Это правда, – спросил он, – что ты знаешь арабский?
– Правда, сиятельный, – ответил Джуманиязов с поклоном.
– Тогда так… – Пальма снял с себя цепочку, на которой висел серебряный полумесяц. – Знаешь, что это такое?
– Символ ислама, сиятельный.
– Чего-чего? – удивился Пальма. – Нет, это символ бога Луны Аль-Иляха. Теперь слушай. Отправишься в Капую. Мои арабские алы помаленьку прибывают из Александрии, сейчас они все в капуанской школе гладиаторов…
– А гладиаторов куда? – удивился Мир-Арзал.
– Гладиаторов там уже нет, – тут же вмешался Радамист, показывая свою осведомленность, – они выступают в Пренесте, в Байях, в Медиолане!
– Да, – нетерпеливо сказал Пальма. – Скажешь пароль – «Заид Аллахи!» – и найдешь в школе Нахара ибн-Унфуву по прозвищу Раххаль, он там главный, он – шериф. Покажешь ему вот это, – консуляр мотнул полумесяцем, – и передашь на словах: «Желтое и белое за красное!» [96] Назовешь срок – когда дважды народится молодая луна. Спросишь у Раххаля, сколько мечей собрал он, и пообещаешь ему столько же седел. Запомнил?
96
То есть оплату золотом и серебром за кровь убиенных по приказу. Срок – месяц.
– Так точно, сиятельный! Когда мне отправляться?
– Сейчас же! – сказал Корнелий Пальма, протягивая Мир-Арзалу медальон. – И возьми с собой товарища!
– Я возьму Даврона, – решил Джуманиязов.
– Нет! – тут же высказался Радамист, ревниво зыркавший на Мир-Арзала. – Даврон мне нужен здесь, возьми Тураба!
– Хорошо, младший питиахши! – усмехнулся Джуманиязов. – Как скажешь!
Сборы были недолги. Часа не прошло, а Мир-Арзал и Тураб уже выезжали через Аппиевы ворота. Мирзаев был на диво молчалив, и это вполне устраивало Мир-Арзала, ему было о чем подумать.
Гладкая мощеная дорога стелилась перед ними до самой Капуи. Иногда деревья бросали на виа свою тень, а чаще яркое солнце грело камни. В мансионах [97] Мир-Арзал и Тураб меняли лошадей и мчались дальше на юг, минуя Бовиллы, Арицию, Ланувий, Таррацину… И вдоль всей виа Аппиа тянулись бесконечной чередой памятники на могилах, придвинутые зачем-то к самой дороге, богатые виллы, роскошные храмы, тучные поля, оливковые рощи, виноградники, пастбища… Селения нанизывались на дорогу, как бусины на нить, одно к другому, и чудилось Мир-Арзалу, что он и не покидал стены Рима, а все едет и едет длиннющей улицей великого Города.
97
Постоялый двор, где меняли лошадей по специальному документу – эвакциону.
Джуманиязов и Мирзаев проехали под сводами Флувиальских ворот и выбрались на Албанскую улицу, «центральный проспект» Капуи. Свернули на улицу Сепласия, углубились в переулки и вышли на окраину, где, примыкая к крепостной стене, расположилась школа гладиаторов, – десятка два облупленных домишек, замкнутых в периметре высоченной стены уж никак не ниже четырех этажей. Когда-то именно отсюда Спартак начал свою войну, но у Джуманиязова имя это ассоциировалось лишь с футбольной командой. Отыскав в стене Фортунатские ворота, Мир-Арзал стал к ним спиной и затарабанил по доскам ногою.
– Спят, что ли… – проворчал он. – Не, проснулись!
Тураб промолчал, косясь в сторону.
Лязгнул ржавый засов, отпирая калитку, и наружу выглянул мрачного облика человек с голым загорелым торсом, в синих шелковых шароварах, спадающих на расшитые сапоги. В руках мрачный товарищ держал кривой кинжал джамбию и недвусмысленно поигрывал им.
– Заид Аллахи! – сказал Мир-Арзал.
Мрачный чуть посветлел и сделал приглашающий жест. Во дворе школы было людно, повсюду бродили лица арабской национальности. Они сходились парами, рассыпались, кружили, орали, пели, молились, мочились на стенку, соревнуясь, кто выше разведет мокроту.
– Мне нужен Нахар ибн-Унфува! – четко выговорил Джуманиязов.
– Это я! – сказал мрачный неожиданно тонким голосом. – Клянусь ночью темной и волком смелым, ты назвал мое имя!
– Я верю тебе! – торжественно вымолвил Мир-Арзал.
– Зови меня Раххаль!
– А я – Мир-Арзал!
– Тураб! – обронил Мирзаев.
Вокруг Раххаля и прибывшей парочки быстро собралась толпа. Мир-Арзал достал из загашника медальон с полумесяцем и протянул Раххалю.
– Тебе просили передать следующее: «Желтое и белое за красное!»
– Когда?! – жадно спросил Раххаль.
– Когда дважды народится луна!
– Клянусь дочерьми Аль-Иляха, – вскричал Раххаль, – всемогущей Аль-Уззой, милостивой Манат и благословенной Аль-Лат! Это хорошая весть!
И вдруг Тураб проревел, скаля зубы:
– Не касайся имени Милостивого своим поганым языком, сын свиньи и внук шакала! Аллах – не бог луны! Нет бога, кроме Аллаха!
Мир-Арзал обалдел. Ему никогда даже в голову не приходило, что в душе грубого и ленивого Тураба живет защитник веры.
– Успокойся, слышишь?! – зашипел Джуманиязов, пихая Тураба. – Нашел время для богословия, придурок!
– Не трогай меня! – окрысился Тураб и выхватил меч. – Нечестивцы! Язычники! Аллах свидетель, сколько я терпел! Но поганить имя Великого, Милосердного не позволю!
Толпа грозно зароптала, потащила из ножен кривые мечи.
– Клянусь темной ночью, черным волком и горным козлом, – кривя губы, процедил Раххаль, – твой друг или храбр, или глуп!
– Да дурак он! – закричал Мир-Арзал. – Не обращай внимания, Раххаль! Просто нервы сдали у человека! Клянусь самумом жарким и верблюдом безумным, кровь его недостойна окрасить меч твой!
– Идолопоклонники! – вопил Тураб, щерясь и вертясь на месте. Его меч резал воздух, словно вписывая в него вязь священных сур. – И ты, Мир-Арзал, такой же, как они все! Нет, ты хуже, ибо ты предал веру!
– Вашхия, Шаран, Мухакким! – отрывисто скомандовал шериф Раххаль. – Не позволяйте воинам дотянуться до презренного! Он мой!
Нахар ибн-Унфува выхватил зазубренный клинок и пошел на Тураба.
– Ты, извечно не сытый, – цедил он, щуря черные глаза, – ты, пятнистый, короткошерстный, вонючий! Во имя Аз-шераха и Ду ш-Шара! [98]
98
Доисламские божества арабов.