ПРЕВЕД победителю
Шрифт:
Ольга Юрьевна не стала убирать посуду после ужина, предоставив эту честь домработнице.
С пьяной грацией проплыла в ванную, обернулась на Буркова.
— Где будешь… — помедлила: — отдыхать?
— Где всегда, — испуганно ответил он, — на своем месте.
— Надумаешь, заглядывай, — Ольга Юрьевна гадко усмехнулась, — попрыгунчик.
К своему ужасу писатель Бурков переспал с женой. И не один раз. Они даже, как в студенческие годы, бегали курить на кухню. А когда осталась всего одна сигарета, с нежным спокойствием передавали ее друг другу и
Под утро Бурков, наконец, забылся.
Ольга Юрьевна прокралась к мобильному и отправила дочери сообщение:
СКАЖИ ПЕСАТЕЛЮ ЧТО ПУСТЬ ПОКА ПОВРЕМИНИТ
от: Мама 26/08/06
13
Было слишком жарко, чтобы сидеть в кафе. Они встретились у Киевского вокзала и медленно пошли к набережной. В широком нагрудном кармане Анжелиного сарафана побрякивали в тон шагу ключи от Дашиной квартиры. Около гостиницы «Украина» Кульберг взял ее за руку. Осторожно. Она ответила жадным пожатием и сразу отняла ладонь. Несколько минут они стояли у заржавленного, местами обломанного парапета и смотрели в воду Москвы-реки. Изредка показывались рыбы. Анжела показывала на них, радостно взвизгивая, и Кульберг, улыбаясь, тоже различал маленькие тушки среди водорослей и вздыбленных кусков арматуры.
Он снова взял ее за руку и повел мимо пововаренного заводика, где за воротами надсаживались собаки, к зеленому склону. Рядом расположилась, радуя глаз, стоянка машин. Она молчала, и Коля понимал, почему. Она ждала. Она требовала принести жертву — вознаграждением должно было стать ее тело и, возможно, любовь.
На склоне Коля повалил ее на траву и лихо задрал сарафанчик. Под ним обнаружилась грудь без лифчика, которая подрагивала от слабого летнего ветра. Он бросился лицом в ее грудь, целовал, посасывал, покусывал, а она лежала покорно, выдавая себя дыханием. Кульберг терся об ее голые, чуть мокрые ляжки, она хрипло сказала:
— У меня ключи от квартиры. Пойдем.
— Она ни в чем передо мной не виновата. Понимаешь? — спросил он, отрываясь. — Она мне ничего не сделала. Это я на ней женился, никто не заставлял. И она думает, что все хорошо, нормально, ребеночек вот будет, жизнь пойдет как надо…
— Я тоже замужем, — напомнила она.
— Я не понимаю тебя. — Коля сел на траву, вполоборота к ней. — Здесь что-то ненормальное. Я стал изменять, когда встретил тебя, а ты что? Ты никогда не любила этого своего парня, а зачем живешь с ним? Ты ведь всегда изменяла, не со мной, так нашла бы другого. Зачем ты так? — он осекся, понимая, что может ее оскорбить. — Дружок, это не мое дело, прости, может, я чего-то не знаю…
— Я очень его любила, — медленно произнесла она и, приподнявшись, одернула сарафан. — Мы всегда надеемся, что любовь скроет наши противоречия, а она, сука, еще больше их выпячивает. С каждым годом мы становимся все дальше друг от друга, все это, к сожалению, давно известно.
— Ты… что? — опешил Кульберг. — Ты считаешь, и у нас так будет? Все со временем пройдет, да?
— Я не знаю, — она помолчала. — Какая разница? У нас, что, есть выбор?
— Нет, — согласился Коля.
Потом он вдруг сказал:
— Ладно. Я готов. Я разведусь. Скажу ей сегодня. А ты?
— Боюсь, он может меня избить… — задумчиво произнесла Анжела. — Я поставлю его перед фактом. Пока поживу у мамы. Может быть, — она странно улыбнулась, — прямо сейчас… позвонишь?..
— Зачем? — удивился Коля.
— Ну… Если она не поверит, дашь мне трубку.
Эта затея не слишком ему понравилась.
Звонить с такого рода разговором было совсем подло. С хихикающей девкой за плечом беседовать с беременной женой о разводе.
«Почему, собственно, о разводе?» — вдруг мелькнула мыслишка. — «Вдруг ей важно, чтобы ребенок родился законным? Зачем же сразу разводиться? Разводиться и жениться — это как-то совсем несолидно, по-идиотски, можно сказать. Можно с Анжелкой и так пожить, ей вроде без разницы…»
— Я есть хочу, — пожаловалась Анжела.
— Ну, пойдем тогда! — окрепнув в мысленном подончестве, Коля Кульберг почувствовал себя необычайно хорошо.
— Там есть вроде беляши, — она весело подпрыгнула и обняла Колю за шею, — ты любишь беляши?
— Я обожаю! — усмехнувшись, он поцеловал ее в волосы.
Они съели небольшой тазик беляшей, макая их в сметану, угостили кошку, посмотрели порнографический фильм, под названием «Стюарт Литтл», и стали совокуплять по ходу фильма — сначала молча, затем взаимно задыхаясь, а когда глубоко внутри нее его мягкое семя стало разматываться стремительно-жидкими нитями, казалось, эти нити сшивают их воедино.
14
Воссоединенная семья обедала в саду, на даче. Под полосатым тентом был накрыт стол в псевдодеревенском стиле, по скатерти Ольга Юрьевна разбросала рябые, похожие на больные кошачьи какашки перепелиные яйца. Чуть поодаль пофыркивал мангал.
Писатель Бурков жестами опытного мага разбрызгивал над рыбой белый мускат.
Ольга Юрьевна покровительственно отслеживала его деятельность, устроившись в плетеном кресле с параллоновой накидкой. Бурков, против ожиданий, ощущал себя с женой не так уж скверно.
По первому впечатлению.
Таня не звонила. И он ей тоже не звонил. Вообще-то он и раньше не любил говорить с ней по телефону из-за чудовищного голоса.
— Рыбка — супер! — обрадовал жену Бурков.
— Надеюсь, — ответила она, прикуривая сигарету.
Анжела появилась, когда рыбка, сплющенная решетками, уже покоилась на тарелках, выставив из вспоротого брюха лимонные дольки и охвостья какой-то зелени.
Бурков, стремясь загладить вину своей последней телефонии, ласково похлопал дочь по загорелой спине:
— Садись, дорогая. Вина?
— Да, да, вина, — сказала Анжела, — мам, пап, мне надо кое-что вам сказать.
Писатель Бурков угодил локтем в перепелиное яйцо, громко сказал «блядь!» и принялся счищать яичные слюни салфеткой.