Превращенная в мужчину
Шрифт:
В кубок вошла бутылка шампанского целиком. Графиня подала его Эндри.
— За что ты хочешь пить? — спросила бабушка.
— За соколиную охоту! — ответила девушка.
Взяв у нее из рук кубок, графиня передала его Яну и приказала пить с той стороны, где прикасались губы Эндри.
— Кому твой тост?
Он пил за Войланд. Тогда она сама взяла охотничий кубок и высоко подняла его:
— Я пью за тебя и за Эндри, я пью за вас обоих!
Отпила.
— А ты, мой мальчик, должен опорожнить кубок! — смеялась она. — В нем не должно остаться ни капли. Ты ведь студент, ты с этим справишься. А если еще хочешь — позови Клааса!
Она повернулась к Эндри.
— А ты займи-ка двоюродного братца. Подтянись немного — за ужином ты не сказала ни слова!
Их взгляды встретились. Эндри почувствовала: бабушка чего-то хочет от нее. Она не знала, чего именно, но чувствовала, что сделает это. Потому что бабушка хочет того, что и она сама хочет.
— Да, бабушка, — прошептала она и вышла.
Вернувшись, Эндри застала Яна у стола с серебряным кубком в руке.
— Пойдем в большой зал, — сказала она. — Я велела развести огонь. Клаас принесет вина.
Она сидела у камина. Ян пил. Охотничий кубок мастера Ямницера был уже опорожнен. Эндри снова наполнила его.
— Бабушка рада, что ты останешься на орлиную охоту, — сказала она.
— О, я еще не знаю! — ответил он.
Она спросила:
— Что ты думаешь делать, когда уедешь?
Он сказал уклончиво:
— Сдавать экзамены, ты же знаешь!
— А затем, что затем? — настаивала она.
Ян пожал плечами:
— Не знаю. Что-нибудь уж найду. А ты, Приблудная Птичка?
Она пригубила вино.
— Я, — сказала она медленно, — остаюсь в Войланде. Жду тебя, пока ты кончишь курс, — тогда выйду за тебя замуж.
Он засмеялся.
— Ты уже мне это один раз говорила. Когда мы сидели вместе с тобой под солнцем на барже на Рейне. Помнишь еще?
— Конечно, помню. Тогда ты меня высмеял.
— То же и теперь, — воскликнул он. — Почему я должен на тебе жениться?
— Потому, что бабушка хочет этого, и потому…
Он перебил:
— Бабушка? Она это сказала?
— Нет, — ответила Эндри. — Но я отлично знаю, что она этого желает. И я также этого хочу, и ты — тоже.
— Нет, нет! — воскликнул он резко. — Я этого вовсе не хочу. И имею для этого серьезные основания. При браках между родственниками дети рождаются идиотами. Ведь мы с тобой двоюродные брат и сестра.
Она щелкнула языком:
— Ах, мы только так говорим! Ты ведь не настоящий мой двоюродный брат, ты это знаешь. Твоя мама была дочерью сестры дедушки. Капелька крови от прадедушки — какое тут родство? А, кроме того, я в это не верю! Мы в Войланде случаем собак, козлов, йоркширских свиней; кур, гусей и уток всяких сортов — всегда самую близкую родню. Достаточно, если только иногда возьмем немного свежей крови. Молодые выходят такие же, как и старые, часто лучше, потому что мы выбираем лучшие экземпляры. Никакого вырождения незаметно. А это большей частью сестры и братья. У меня нет никакой боязни. Я вышла бы за тебя замуж, если бы ты даже был моим братом.
Ему вдруг стало жарко! Он приложил к губам кубок и пальцами схватил ее руку.
— Да, ну так хорошо!.. — прошептал он.
— Что ты под этим подразумеваешь: «так хорошо»? — спокойно спросила она.
Он смутился и покачал головой.
— Да ничего. Ты этого не поймешь. Поговорим лучше о чем-нибудь другом. Эндри! Это ведь не к спеху! Ты еще незрелая слива. Слишком молода для замужества.
— Слишком молода? — вскричала она. — Маме было семнадцать лет, когда она вышла замуж, а бабушке даже шестнадцать. Спроси ее! Ты должен еще сдавать экзамены, еще некоторое время будем женихом и невестой — и я достаточно вырасту.
Он оборонялся:
— Я думаю, ты слишком молода для меня. Я старше тебя на шесть лет. Теперь ты слишком молода, а позже — будешь слишком стара. Разве ты этого не понимаешь? Женщина стареет быстрее мужчины. Когда тебе стукнет сорок, ты будешь старухой, слишком старой для меня.
Она покачала головой:
— То слишком стара, то слишком молода! Как тебе угодно. Ты думаешь, я не знаю, что все это — только глупые отговорки? Что было в письмах, Ян?
Он невольно сунул руку в карман.
— Письма? Это — ничего, это — только… — Он прервал себя, взял ее руку, погладил ее.
— Ну, Ян? — настаивала она.
— Оставь меня в покое, Приблудная Птичка, — просил он. — С письмами — это уже прошло. Я ведь остаюсь здесь, остаюсь дожидаться орла.
Он засмеялся, выпил, поднес бокал к ее губам. И опять быстро заговорил о тирольском орле.
— За кем будет охотиться орел? Ни волков в Войланде нет, ни газелей, диких ослов тоже нет…
— А ты, Приблудная Птичка, — шутливо заметил Ян, — всегда должна выходить с зонтиком, иначе с тобой будет, как с Эсхилом!
— А кто такой Эсхил? — спросила она.
Он вздохнул.
— Я хотел бы, чтобы бабушка тебя хоть на год послала в какую-нибудь школу — ты бы хоть чему-то научилась. Ты очень способная, Эндри, но при этом неприлично необразована. Эсхил был греческий поэт, который вывел в театре в своих пьесах все то общество, что ты видишь здесь, на Рубенсовских коврах.