Превратности культуры
Шрифт:
«Если порядок не будет установлен, обширные территории могут оказаться во власти анархии и экстремизма, неумолимо проникающих в другие регионы. Именно поэтому насущным является формирование нового регионального порядка – это задача Америки и прочих стран, обладающих глобальным видением».
Кто будет определять «прочих» счастливчиков и выдавать соответствующий сертификат – это политолог оставил за скобками. Скорее всего, такую тяжкую обязанность возьмут на себя Соединённые Штаты, как безусловный лидер в установлении миропорядка – в этом не переставали нас убеждать и Бжезинский, и его коллега Киссинджер.
Но есть
Время от времени федеральные власти США пытаются ограничить или запретить продажу оружия, но этому препятствует мощное оружейное лобби в Конгрессе – и впрямь, нельзя же запрещать то, что приносит прибыль. Вслед за американским президентом признаётся в своём бессилии и психолог Рон Астор, который в течение многих лет изучал проблему насилия в американских школах:
«Мы достигли критической точки насыщения в отношении инцидентов с применением оружия и массовыми жертвами, и это стало частью того оцепенения и замешательства, которые мы ощущаем. Но нельзя сказать, чтобы мы смирились. Проблема в том, что мы не понимаем, что делать с тем моральным возмущением, которое есть у каждого из нас».
В те годы, когда Хейзинга писал свою книгу, о лидерстве такой страны, как США, не мечтали даже в Вашингтоне, но словно предчувствуя надвигавшуюся на мир беду, Хейзинга делает весьма пессимистичный вывод:
«Существует ли в современном мире, на Западе или на Востоке, то равновесие между духовными и материальными ценностями, которое мы приняли за важнейшее условие культуры? Вряд ли возможно ответить на сей вопрос утвердительно… Диспропорция между совершенным аппаратом производства и возможностью применять произведенное на пользу людям, перепроизводство в соседстве с нуждой и безработицей – всё это едва ли оставляет место для понятия равновесия, для мыслей о равновесии».
И впрямь, о каком равновесии между духовным и материальным можно мечтать, если человек, вооружённый бомбой или винтовкой с лазерным прицелом, способен по собственному усмотрению уничтожить то, что создано природой и руками других членов общества? А между тем, нередко преступник остаётся безнаказанным.
В отличие от других мыслителей прошлых лет Зигмунд Фрейд сохранял надежду на то, что всё как-нибудь устроится:
«Когда мы справедливо обвиняем наше нынешнее состояние культуры в том, что оно не благоприятствует нашим требованиям счастья, что оно приносит бесчисленные страдания, каковых, наверное, можно было бы избегнуть, когда мы с беспощадной критикой обрушиваемся на её несовершенства, мы имеем на то полное право и не выказываем себя врагами культуры. Мы должны ждать таких изменений нашей культуры, которые способствовали бы лучшему удовлетворению наших потребностей и сделали бы ненужной эту критику».
Ну, ждать так ждать. Это право любого человека – ждать, когда сбудется само собой…
А в заключение этой главы поясню, почему так её назвал. «Тонкая оболочка» – это носители подлинной культуры, которые пытаются удержать от саморазрушения мир, в котором мы живём. В качестве аналогии приведу пример «из жизни фруктов»: яблоко без кожуры обречено на загнивание.
Далее будем разбираться в том, насколько успешно «оболочка» справляется со своей задачей.
Глава 3. Спрос рождает предложение
Анализ состояния литературы начнём с эссе Шарля Бодлера «Об искусстве», опубликованном в середине XIX века. Вроде бы за прошедшие годы многое должно было измениться, но нет – кое-что из того, о чём он написал, актуально и для наших дней:
«Среди публики, да и среди художников встречаются люди, которые, посещая Лувр, торопливо проходят мимо множества весьма интересных, хотя и второстепенных полотен, даже не удостаивая их взглядом, и замирают перед какой-нибудь картиной Тициана или Рафаэля, особенно из числа тех, которые больше других популяризированы литографией. Уходя, они с удовлетворением думают: "Этот музей я знаю". К тому же разряду принадлежат люди, которые, прочитав когда-то Боссюэ и Расина, воображают, будто знают историю литературы».
По сути, в этом отрывке речь идёт не об искусстве, но лишь о той публике, стараниями которой один автор становится знаменитым, а другой пропадает в неизвестности. Не имея способностей к восприятию культурного достояния, люди судят об искусстве на основе кем-то где-то высказанного мнения – желательно, чтобы этот человек обладал авторитетом в определённых кругах. Именно так бездарные писатели приобретают популярность, ну а издательства в погоне за прибылью вынуждены потакать вкусам публики.
Схожие мысли высказал Фридрих Ницше в книге «Человеческое, слишком человеческое»:
«Всегда должны будут существовать плохие писатели, ибо они соответствуют вкусу людей неразвитого, незрелого возраста; последние тоже имеют свои потребности, как и зрелые люди. Если бы человеческая жизнь продолжалась дольше, то число зрелых личностей преобладало бы над числом незрелых или по меньшей мере равнялось бы ему; теперь же значительное большинство умирают слишком молодыми, т.е. всегда существует гораздо больше неразвитых интеллектов с плохим вкусом. И они, кроме того, жаждут удовлетворения своих потребностей с большей страстностью, присущей юности, – и добиваются для себя плохих авторов».
К счастью, со времени написания цитируемой книги продолжительность жизни увеличилась, однако это дела не меняет – публика по-прежнему предпочитает авторов, соответствующих интеллекту не вполне «созревшего» большинства, и пока не наступит желанная пора созревания, ситуация в корне не изменится.
Так неужели перспективы столь безрадостны? Ведь для созревания потребуются не годы, а десятилетия! Тут возникает замкнутый круг: незрелая публика возводит на пьедестал плохих авторов, а те в свою очередь способствуют падению интеллектуальных способностей читателя до уровня подростка. Чтобы разорвать этот порочный круг, не обойтись, как ни странно это прозвучит, без вмешательства государства или хотя бы лиц, причастных к деятельности органов публичной власти.