Превыше чести

Раткевич Элеонора Генриховна

— Моим… — с грустной самоиронией произнес Даллен. — Замок, принцесса, полкоролевства в придачу, как в сказках водится… и повязка через лоб непременно золоченая, чтобы клеймо прикрыть…

— Повязка? — переспросил Дэррит. — Зачем? Да лучшие наши воины будут сражаться ради права нанести себе подобный знак доблести.

Даллен воззрился на него в немом изумлении. Вот и хорошо, подумал Тэйглан. Мертвые ничему не удивляются. Дивиться — свойство живых… ты все-таки жив, Даллен… вот теперь — жив… и это хорошо… хотя бы уже потому, что шить твои раны в третий раз мне не придется.

Весть о предательстве графа Даллена йен Арелла Шайл встретил криками ярости. Весть о его подвиге — потрясенным молчанием. В молчании этом много было не только скорби,

но и вины. Не оттого, что город так легко поверил в низость своего всегдашнего любимца — ведь именно к этому Даллен и стремился. Поверить должны были не только найгерис — все без изъятия. Уж если тюремщик — на что человек опытный! — и тот не усомнился… Нет, причины терзающей Шайл вины были совсем другими.

Отчасти поводом была участь Эринта йен Рэнри. Давний, как выяснилось, агент Эрвиола, йен Рэнри рассчитал, казалось бы, все и предусмотрел любую мелочь… а только Даллен никакая не мелочь — вот его и не удалось предусмотреть. Жутко было услышать, что не Даллен в порыве мстительного гнева едва не повлек гибель Шайла, что сделал это совсем другой человек, и никак уж не в порыве чувств — загодя, холодно и расчетливо. И мнимое преступление Даллена было не так тяжело, как подлинная вина Рэнри, — потому что составляла ее не только несбывшаяся погибель Шайла, но и участь, пристигшая Даллена… о да, он сам ее выбрал — но что принудило его выбирать? Чье предательство? Ведь не Даллен, а Эринт должен был прежде жизни расстаться со своей честью на погляд всему городу… однако никому и в голову не пришло требовать для преступника той же казни, что и для невиновного. Осквернить жуткий ритуал, пройденный Далленом по доброй воле, соприкосновением с предателем было немыслимо.

В конце концов управились с йен Рэнри просто и без особых затей — уложили в гроб живьем и заколотили, прорезав в гробу окошечки: одно для дыхания и еды сверху, а другое снизу — гроб все-таки, а не яма выгребная. Конечно, последняя была бы для предателя самым подходящим обиталищем — но уж это найгерис решать.

Однако терзала жителей Шайла все же не столько судьба Эринта, сколько память о Даллене. Город спал скверно. Город всеми своими телами ворочался по ночам, не в силах уснуть, забывался ненадолго перед рассветом зыбким тревожным сном и хрипло кричал, когда бледное лицо с упрямо сжатым ртом раз за разом подымалось навстречу железу палача. Впрочем, у каждого свои кошмары — кому покоя не давал разрубленный венец, кому — камни и палки, летящие из толпы вослед проклятиям, и море обезумевших от ненависти лиц… именно таким увидел Даллен йен Арелла свой родной город в последний раз. Увидел перед тем, как уйти навсегда. Несправедливость этого ошеломляла.

Не только затем, чтобы отдать найгерис истинного виновника, посольству Шайла предстояло предпринять восьмидневный путь — а еще и затем, чтобы вымолить у них тело Даллена… чтобы похоронить его со всеми почестями… чтобы хоть мертвые его глаза увидели Шайл еще раз!

Все это Эгарт тысячи раз повторял себе, покачиваясь в седле под сиплые вопли из гроба, восемь дней без передышки, чтобы не запинаться от горя и стыда, когда придет пора говорить с найгерис, — и все равно под испытующим взглядом Мастера Поющих сбился, смешался, как нашкодивший мальчишка.

— Мы привезли вам обоих, — неловко закончил Эгарт. — И того, кто убил… и того, кто платил.

— Еще один подлинный виновник? — сухо поинтересовался мастер Дэррит.

Эгарт опустил голову.

— На этот раз ошибки нет, — хрипло молвил он.

— Посмотрим, — коротко ответил Дэррит.

— Только не на младшего, — резко отозвался Тэйглан — молодой Поющий, что приезжал в Шайл вместе с убитым Анхейном. — Я запрещаю. Как Целитель.

— Нужды нет, — повел плечом Дэррит. — И без него будет кого спросить.

Тэйглан отпустил руку обеспамятевшего Илтарни и обернулся к королю; лицо его было белым от гнева.

— Во имя всего святого — почему вы не позвали к нему толкового Целителя? Почему так преступно упустили

время?

— Навряд ли его участь стала бы от этого легче, — сдавленно произнес Орток йен Крейд.

Он больше не был участником Тайного Совета, не был и владетельным графом — земли того, кто не может смотреть как должно ни за ними, ни за младшей родней, уходят под королевскую опеку в ожидании, пока подрастет наследник. У Ортока йен Крейда не осталось почти ничего, кроме имени, во всем остальном он был, по сути, никем, ему не место в посольстве… но в праве сопровождать умирающего брата Эгарт отказать ему не смог.

Тэйглан сердито дернул головой, не то соглашаясь с йен Крейдом, не то отрицая его правоту и вовсе, и развернулся в другую сторону — туда, где уже сбили с гроба железные обручи, а теперь выволакивали наружу йен Рэнри, обессиленного и порядком ободранного — все же он первые два дня сильно бился в гробу, суля за свое освобождение немыслимые деньги.

— Приведите его в порядок, — распорядился Дэррит при виде того, во что пребывание в гробу превратило Эринта, и вновь обернулся к королю. — Второй истинный преступник — это, знаете ли, на одного больше, чем нужно. Такое без проверки принять нельзя.

Вероятно, у найгерис есть свои способы. Эгарту хотелось кричать, и он сдерживал себя лишь с трудом. Если бы вина Даллена не казалась настолько очевидной!

— А может, все-таки… — шепнул рядом с ним Тэйглан почти на ухо Дэрриту.

— Ни в коем случае! — нахмурился тот. — Наоборот — задержи любой ценой! Незачем ему пока знать… да и вообще лишним тут не место. Никаких всенародных сборищ. Только шестеро свидетелей из Старших Поющих, как закон велит, и все. Распорядись, чтобы они ждали не на террасе Дома Песен, а внутри.

— Почему? — растерялся Тэйглан.

— Потому что если его величество не ошибся, — отрезал Дэррит, — слышать то, что будет сказано, нужно не найгерис, а посольству Шайла.

Эгарт мало что понял из этого странного диалога — кроме разве того, что Эринту предстоит некий публичный допрос, и Дэррит дозволяет провести его без лишних глаз и ушей. Эгарт был за это решение сердечно Дэрриту благодарен — и так уже от стыда глаз не поднять… и сможет ли сохранить хоть один найгери даже самую малую каплю уважения к Шайлу, наслушавшись откровений йен Рэнри?

— Пойдемте. — Дэррит поднялся с места, вынуждая короля последовать его примеру. — Тэйглан — мальчик проворный. К нашему приходу все будет уже готово.

И в самом деле в Доме Песен все было уже приготовлено — и место для послов из Шайла, и странного вида камень посреди комнаты, и шестеро свидетелей с сильно удлиненными глазами Старших Поющих. Недоставало разве только Эринта — но и конвой с пленником не заставил себя долго ждать.

Эринт был отмыт на совесть и одет во все чистое — но в нем не осталось и следа прежнего йен Рэнри, лощеного аристократа, самоуверенного до наглости. Десять дней заключения в гробу сломили его окончательно. Он трясся, как осиновый лист, всем телом, а когда Дэррит велел подвести его к Камню Истины, сипло завизжал и забился в руках охраны. Не иначе, он ждал, что Камень станет исторгать из него истину посредством какой-то чудовищной пытки. Руки его к Камню приложили силком, да и то едва удалось, Допроса этого у Камня Истины Эгарту не забыть во всю свою оставшуюся жизнь. Йен Рэнри был так перепуган, что и не пытался ни лгать, ни вилять — ни даже отмалчиваться. Он говорил и говорил, безостановочно, словно ему и жить-то дозволено лишь до тех пор, покуда он сыплет сведениями, а стоит ему замолчать, как тут ему и умереть злой смертью. Когда и как он стакнулся с Эрвиолом, как забрал власть над Илтарни в надежде на некий еще неясный ему случай, когда замыслил убийство посла найгерис руками Илтарни… подробнее, гораздо подробнее, чем прежде. Эгарта мутило от омерзения. Ему казалось, что этот поток душевной мути никогда не окончится… но тут Эринт внезапно резко дернулся, захрипел и упал на колени возле Камня, бессмысленно глядя пустыми глазами перед собой.