Прежде чем их повесят
Шрифт:
— Я всегда думал так же, — сказал Трясучка, — но ведь это палка о двух концах. Вождь тоже должен присматривать за своими людьми.
Ищейка кивнул сам себе. По его мнению, это было справедливо.
— Бетоду больше нет дела до нас, а может быть, никогда не было. Он теперь не слушает никого, кроме своей ведьмы.
— Ведьмы? — переспросил Тул.
— Ну да, эта колдунья — Кауриб, или как там ее зовут. Ведьма. Та самая, которая наводит туман. Бетод связался с темной компанией. А эта война — в ней нет никакого смысла! Инглия? Да кому она нужна, у нас и так полно земли! Он заставит всех вернуться в грязь!
— Вы решили, что неплохо бы поглядеть.
— Мы сыты по горло. Бетод водится с какими-то странными людьми. Они с востока, откуда-то из-за Кринны — ну, знаете, со шкурами и костями; вообще-то их едва ли можно назвать людьми. У них нет ни законов, ни жалости, и говорят они так, что почти ничего не поймешь. Долбаные дикари. Бетод послал нескольких сторожить эту союзную крепость там, внизу, а они развесили все тела на стенах — вырезали на них кровавые кресты, выпустили кишки наружу и оставили гнить. Так не годится. Да еще Кальдер со Скейлом раздают приказания направо и налево, словно способны отличить дерьмо от каши! Словно хоть чем-то заслужили себе собственные имена, помимо имени отца!
— Сраный Кальдер, — прорычал Тул, качая головой.
— Сучий Скейл, — прошипел Доу, сплевывая на мокрую землю.
— Другой такой пары мерзавцев на всем Севере не найти, — сказал Трясучка. — А еще я услышал, что Бетод заключил сделку.
— Какую сделку? — спросил Тридуба.
Трясучка, повернув голову, сплюнул через плечо.
— Сделку с гребаными шанка, вот какую.
Ищейка остолбенел, и не он один. Это была недобрая весть.
— С плоскоголовыми? Но как?
— Кто его знает. Может, его ведьма умеет говорить с ними. Времена слишком быстро меняются, и это никуда не годится. Очень многие недовольны. Не говоря уж о Наводящем Ужас…
Доу нахмурился.
— Наводящий Ужас? Никогда о таком не слышал.
— Да где ты был? Сидел подо льдом?
Они все переглянулись.
— Было и такое, — отозвался Ищейка. — Было и такое.
По дешевке
— К вам посетитель, сэр, — пробормотал Барнам. Его лицо отчего-то было бледным как смерть.
— Это очевидно, — резко ответил Глокта. — Насколько я понимаю, именно он стучал в дверь.
Он бросил ложку в миску с супом, к которому едва притронулся, и угрюмо облизнул десны.
«Сегодня вечером у меня на редкость отвратительный повод пропустить трапезу. Признаться, мне не хватает Шикель, она прекрасно готовила. Жаль, что вдобавок пыталась меня убить».
— Ну и кто там?
— Это… э-э… это…
Архилектор Сульт нырнул под низкую притолоку, пригнув голову, словно боялся испортить безупречную белоснежную прическу.
«Ага. Я уже сам вижу».
Архилектор обвел тесную столовую угрюмым взглядом и скривился, как будто оступился и угодил в сточную канаву.
— Не вставайте, — бросил он Глокте.
«Я и не собирался».
Барнам напрягся.
— Не пожелает ли ваше преосвященство чего-нибудь…
— Прочь! — рявкнул Сульт, и старый слуга чуть не упал, устремившись к двери.
Архилектор смотрел ему вслед с испепеляющим презрением.
«Похоже, благодушное настроение нашей предыдущей встречи растаяло, как
— Проклятые крестьяне, — прошипел архилектор, усаживаясь за узкий обеденный стол напротив Глокты. — Под Колоном еще одно восстание, и снова в гуще событий мерзавец Дубильщик. У кого-то отобрали землю, народ заволновался, и это переросло в кровавую смуту. Лорд Финстер неверно оценил настроение людей, и в результате трое его людей убиты, а его поместье осаждает разъяренная толпа. Недоумок! По счастью, они не смогли прорваться внутрь и удовлетворились тем, что сожгли половину деревни. — Сульт фыркнул. — Половину своей собственной деревни, черт побери! Вот как поступают идиоты, когда разозлятся. Они ломают все, что окажется под рукой, даже собственный дом! Открытый совет, разумеется, вопиет и требует крови. Крестьянской крови, и как можно больше. Нам придется посылать туда инквизицию, выискивать зачинщиков или каких-нибудь дураков, которых можно выдать за зачинщиков. В первую очередь следовало бы повесить самого болвана Финстера, но это едва ли возможно.
Глокта прочистил горло и сказал:
— Я сейчас же прикажу укладывать вещи и немедленно отправлюсь в Колон.
«Ловить крестьян. Сам я вряд ли взялся бы за такую задачу, но…»
— Нет. Вы мне нужны для другого. Дагоска пала.
Глокта поднял бровь.
«Ну, это не сюрприз. Этого мало, чтобы втиснуть в мою тесную квартирку такую персону, как его преосвященство».
— По всей видимости, гурки вошли в город по предварительному соглашению. Измена, разумеется. Впрочем, в такое время… ничего удивительного. Войска Союза были перебиты на месте, однако множество купцов угнали в рабство, а туземцев по большей части пощадили.
«Гуркское милосердие, кто бы мог подумать? Значит, чудеса все-таки случаются».
Сульт раздраженным щелчком сбил пылинку с непорочно-белой перчатки.
— Насколько я слышал, когда гурки ворвались в Цитадель, генерал Виссбрук покончил с собой, предпочитая смерть плену.
«Надо же. Не думал, что у него хватит смелости».
— Он приказал сжечь свое тело, чтобы оно не досталось на поругание врагу, и перерезал себе горло. Храбрый человек. Бесстрашный поступок. Завтра в открытом совете ему воздадут почести.
«Как прекрасно для него. Ужасная смерть во славе предпочтительнее долгой жизни в безвестности».
— Да, верно, — тихо проговорил Глокта. — Храбрый человек.
— Это не все. Сразу же после этих новостей к нам прибыл посланник. Посланник от императора Гуркхула.
— Посланник?
— Именно. Судя по всему, гурки хотят… мира. — Архилектор произнес это слово с презрительной усмешкой.
— Мира?
— В этой комнате, кажется, слишком мало места для эха.
— Несомненно, ваше преосвященство, но…
— Почему бы и нет? Они получили то, чего хотели. Дагоска у них, а дальше им двигаться некуда.
— Вы правы, архилектор.
«Разве что если они переплывут море…»
— Мир. Ужасно не хочется отдавать им что-либо, но Дагоска для нас почти ничего не значит. Она стоила нам больше, чем мы с нее получили. Всего лишь почетный трофей для короля. По-моему, мы выиграем, если избавимся от этой бесполезной скалы.
Глокта склонил голову.
— Несомненно, ваше преосвященство.
«Правда, непонятно, зачем нам понадобилось сражаться за нее».