Прежде Чем Он Столкнет
Шрифт:
«Но всё нормально? – спросила она. – Это-то вы можете мне сказать?»
«Боюсь, я не вправе отвечать на этот вопрос, – сказал Макграт. – А сейчас прошу меня извинить. Я действительно очень занят».
Макензи слегка кивнула и вышла из кабинета, закрыв за собой дверь. Секретарь гневно посмотрела на неё из-за своего стола, но Макензи полностью проигнорировала этот взгляд. Она вернулась в свой кабинет и проверила почтовый ящик, чтобы убедиться, что остаток дня не предвещал ничего существенного.
Потом она быстро вышла из здания, пытаясь выглядеть так, будто её ничто не беспокоит. Меньше всего ей хотелось, чтобы половина
Она была уверена, что Эллингтон направился домой. Когда они только познакомились, он был одним из тех, кто сразу же отправился бы в бар заливать свою печаль. За последний год он сильно изменился, как и она сама. Макензи решила, что этим они были обязаны друг другу. Она хваталась за эту мысль, открывая дверь квартиры («Их квартиры», – напомнила она себе) и надеясь застать его дома.
Как и ожидала, она нашла его в маленькой второй спальне, которую они превратили в кабинет. Эллингтон доставал их коробки вещи и в беспорядке ставил их на общий рабочий стол. Он поднял глаза, когда заметил Макензи, но потом сразу отвёл взгляд.
«Прости, – не поворачиваясь, сказал он. – Ты застала меня не в лучший момент».
Макензи подошла ближе, но удержалась, чтобы не положить руку ему на плечо или обнять. Она ещё никогда не видела его в таком смятении. Она напряглась, но также почувствовала огромное желание помочь, чем сможет.
«Что произошло?» – спросила она.
«А разве не понятно? – в свою очередь спросил Эллингтон. – Меня отстранили на неопределённый срок».
«За что, чёрт побери?» – Макензи вспомнила Макграта и его смущение, когда задала ему тот же вопрос.
Эллингтон наконец повернулся к ней лицом, и она увидела смущение. Когда он отвечал, его голос дрожал:
«За сексуальное домогательство».
Долю секунды Макензи не понимала, о чём он говорит. Она ждала, что он улыбнётся и скажет, что это шутка, но этого не произошло. Вместо этого он внимательно смотрел ей в глаза, ожидая реакции.
«Что? – спросила Макензи. – Когда это случилось?»
«Около трёх лет назад, – ответил Эллингтон, – но женщина выдвинула обвинение только три дня назад».
«И оно имеет под собой основание?» – снова спросила Макензи.
Эллингтон кивнул и сел у стола: «Прости меня, Макензи. Ты же понимаешь, что тогда я был совсем другим человеком?»
На мгновение её охватила злоба, но она не знала на кого: на Эллингтона или на ту женщину. «О какого рода домогательстве идёт речь?» – спросила она.
«Три года назад я занимался подготовкой этой девушки, молодого агента, – начал Эллингтон. – Она отлично справлялась, и однажды несколько агентов пригласили её выпить, чтобы это отпраздновать. Мы все пили, и так вышло, что все разошлись, а мы с ней остались. Тогда я и не думал о том, чтобы начать с ней какие-либо отношения. Я пошёл в уборную, а когда вышел, она меня ждала. Она меня поцеловала, и между нами пробежала искра. Потом она отстранилась, видимо, осознав, что совершает ошибку. Тогда я попытался её поцеловать. Мне хочется думать, что если бы я не пил, то всё бы так и закончилось, не успев начаться, после того, как она меня оттолкнула. Но я не остановился. Я снова попытался её поцеловать, но понял, что она не отвечает на поцелуй только тогда, когда она грубо меня оттолкнула. Я извинился – искренне, – и она выбежала из бара. Конец. Неудачная встреча у уборной. Никто ни на кого не набрасывался, никто никого не лапал, не было ничего подобного. На следующий день, когда я вышел на работу, то узнал, что она попросила назначить ей в руководители другого агента. Через два месяца она уехала – её перевели в Сиэтл, по-моему».
«И почему она вдруг вспомнила об этом сейчас?» – спросила Макензи.
«Потому что сейчас стало популярным так делать, – отрезал Эллингтон. Потом он покачал головой и вздохнул. – Прости, нельзя так говорить».
«Нет, можно. Ты ведь рассказал мне всё? Больше ничего не случилось?»
«Всё как есть, – ответил он. – Клянусь».
«Ты ведь был женат, когда это случилось, да?»
Он кивнул: «И я этим совсем не горжусь».
Макензи вспомнила тот вечер, когда они с Эллингтоном в первый раз проводили время наедине. Это было во время расследования дела «Страшилы» в Небраске. Она буквально накинулась на него тогда. Причиной этому послужили собственные проблемы на личном фронте. Она видела, что интересна ему, но в конечном итоге он отклонил её предложение.
Она гадала, как сильно встреча с той женщиной повлияла на его решение в тот вечер, когда она недвусмысленно предложила себя Эллингтону.
«На какой срок тебя отстранили?» – спросила Макензи.
Эллингтон повёл плечами: «Это зависит от нескольких факторов. Если она не станет раздувать скандал, то, может быть, на месяц. Если же она пойдёт до конца, то тогда намного дольше. В конечном итоге всё может привести к окончательному увольнению».
Пришла очередь Макензи отворачиваться. Странно, но она чувствовала себя большой эгоисткой. Конечно, она была сильно расстроена из-за того, что мужчине, который был ей так дорог, приходилось проходить через подобное, но корень беспокойства крылся в том, что она боялась потерять напарника. Она ненавидела себя за такую систему приоритетов, но в данный момент чувствовала именно так. Кроме того, её охватила жуткая ревность, и Макензи ненавидела себя за это. Она никогда не относила себя к ревнивицам,… тогда почему испытывала ревность по отношению к женщине, которая заявила о так называемом домогательстве? Она никогда не думала о жене Эллингтона с ревностью, тогда почему так ревнует к ней?
«Потому что из-за неё всё изменится, – подумала Макензи. – Размеренность жизни, к которой я уже начала привыкать, и которая уже начала мне нравиться, рушится на глазах».
«О чём задумалась?» – спросил Эллингтон.
Макензи тряхнула головой и посмотрела на часы. Был час пополудни. Скоро на работе заметят её отсутствие.
«Думаю, что мне пора возвращаться в офис», – сказала она, а потом снова отвернулась от него и вышла из комнаты.
«Макензи, – крикнул Эллингтон, – подожди».
«Всё в порядке, – в ответ крикнула она. – Скоро увидимся».
Она ушла, не попрощавшись, не поцеловав и не обняв, потому что пусть она и сказала другое, всё на самом деле было не в порядке.
Если бы всё было нормально, она бы не сдерживала слёзы, которые появились неожиданно, откуда ни возьмись. Если бы всё было в порядке, она бы не пыталась заглушить злобу, которая росла в груди, говоря ей, что было глупо думать, что её жизнь теперь будет нормальной, что она наконец заслужила право на нормальную жизнь, где призраки прошлого не определяют ход будущих событий.