Прежде, чем умереть
Шрифт:
— Ишь, какой резвый, — усмехнулся дед и, напялив очки, взялся нас разглядывать. — А за кого награда-то, за этого что ли? — кивнул он на Павлова.
— Нет, но... Сколько дашь?
— Шутник, — погрозил вахтёр пальцем, хихикая. — Так с чем конкретно пожаловали?
— А тебе подробности-то по чину вызнавать?
— Мне нынче всё по чину, — не стушевался дед. — Начальство с чахоткой слегло, незнай когда оклемается. Но ежели мой чин вам не по масти, можете с охранниками нашими потолковать. Или вот, — поднял он за шкирку и выложил на стол жирного чёрного кота, явно
— Ладно, хватит, — прервал я скомороха-самоучку. — Слишком много юмора для столь раннего часа. Хочу получить награду за Александра Ветрова. Можешь выдать?
— Ветров... — повторил дед задумчиво. — Что-то не припомню такого.
— «Ветерок» его кличка, — уточнил лейтенант.
— М-м... Не та, не та уже память, — полез бюрократ в шкаф и выудил оттуда толстенный альбом с буквами «В-Г» на обложке. — Так, Ветров, говорите, Александр... Ага. Этот? — развернул он свой фолиант к нам и ткнул пальцем в довольно невыразительный, но всё же узнаваемый портрет Ветерка, сделанный, вероятно, со слов выжившего участника трагических событий, произошедших при деятельном участии нашего натурального актива.
— Он, — утвердительно кивнул лейтенант.
— Погоди-погоди, — пригляделся я к сопроводительной информации лота. — А это что за херня?!
— Где? — перегнулся через стол дедуля, придерживая пальцем очки.
— Вот! Какого хуя я вижу здесь цифру пять, просто «пять»?! Ты тоже это видишь? — обратился я к Павлову, дабы засвидетельствовать правоту моих глаз. — Это что такое? Он стоил двадцать золотых! Столько, столько, столько и ещё раз столько, мать твою! — объяснил я на пальцах алгоритм расчёта деду.
— Спокойно, — отошёл тот к стене, подняв руки. — Прошу не забывать, где вы находитесь.
— А ты напомни. Может, вывеска устарела, и тут теперь блядский цирк, а не «Девять Равных»? Вы с каких пор наебаловом занимаетесь?
— Давайте-ка не будем усугублять, и разберёмся в этом... ценообразовании. Так, — сел он и развернул альбом к себе, — что мы видим...
— Залупу конскую!
— Остынь, — тронул меня за плечо Павлов и кивнул наверх, где бесшумно появились две фигуры со стволами.
— Э-э... — повёл книжный червь пальцем по строкам печальной летописи Ветерка. — Ну вот! Как я и думал — всё просто и без затей. Просрочка.
— Чего, блядь? — не сдержался я.
— Сроки давности почти вышли, вот чего. Непонятно? Долго ваш Ветров дров не ломал и гильдии не пакостил, вот его и уценили. Так дошло? — пояснил дерзкий старикан.
— Это что за новые ебанутые правила?
— Да уж почитай лет пять им. Ежели голова за ум взялась и в преступных деяниях долгое время не уличена, цена её ежегодно пересматривается в сторону понижения, — отчеканил дед, и расправил замявшийся край страницы. — Этого отребья одно время столько развелось, что никакого золота не напасёшься. И терять-то им нечего было, знай себе грабь да убивай. А ту вроде как амнистия, через годик вычеркнем Ветерка вашего из наградных списков, и поминай, как звали. Ну так
— За пять золотых? Да я его на мясном развале дороже продам.
— Дело хозяйское, — пожал старый хрен плечами и захлопнул альбом.
— Был о вашей гильдии лучшего мнения, — обличительно ткнул я пальцем в деда.
— Вот незадача, — скорчил тот огорчённую физиономию. — И как мне с таким грузом стыда теперяча жить? Ты подумай, Василий, конфуз-то какой приключился, не оправдали мы с тобою надежд.
— Пойдём отсюда, — схватил я Павлова за плечо и потащил к двери.
— Когда следующий бензовоз? — успел он выкрикнуть, уходя, на что получил ответ:
— У нас тут не вокзал! Приедет — узнаете.
Обычно, дерьмово начавшийся день имеет тенденцию на сохранение, а чаще — на рост глубины погружения в каловые массы, и вектор развития событий ясно давал понять, что мы движемся по второму сценарию.
— Куда катится этот мир? — искренне недоумевал я, возвращаясь несолоно хлебавши в «Дикий Капитализм». — Просрочка! Ты только подумай! Ничего святого! Они хоть представляют, что людей можно годами выслеживать? Абсолютное неуважение к профессии. А слышал, что этот хер про амнистию нёс? Амнистию, блядь! Это же полный пиздец. Типа за хорошее поведение что ли? Нет, раньше такой х**ни не было, раньше порядок был. Объявил награду — заплатил награду. И никаких — сука — амнистий.
— Ну, раз они так поступают, значит, это работает, — пролепетал Павлов, до тошноты спокойным тоном, вместо того, чтобы поддержать меня в праведном гневе. — К тому же, может оно и к лучшему. Снайпер нам не помешает. На время.
— Ой, только не клянчи, у тебя уже есть зверушка. Кстати, как там она?
— Он, — поправил лейтенант. — Не лучше всех, это точно. У парня была семья — мать, брат и две сестры. Все погибли, когда пытались защитить свой дом. Малец спасся в лесу, хватило ума. Соображает он вообще отлично. Возраста своего не знает, но, кажется ему около пятнадцати.
— Да ты заливаешь!
— В нашу первую встречу он мне тоже не показался настолько взрослым, наверное, из-за стресса притормаживал. Да, парень и сейчас не всё понимает, но нужно учитывать, что он родился и рос в изоляции. Если ему растолковать, он схватывает на лету.
— Ты так говоришь, будто решил растить его как родного.
— Я подумываю использовать Квазимоду в качестве разведчика.
— Уже и имя дал.
— Имя придумал ты.
— Нет, это был всего лишь оскорбительный ярлык, подчёркивающий физическое уродство. Мне не нравится эта тварь.
— Это я уже понял. И перестань его так называть.
— А то тоже обидишься и уйдёшь?
— Не понимаю, — улыбнулся лейтенант, безуспешно пытаясь скрыть раздражение, — зачем ты постоянно провоцируешь конфликт.
— Нихера я не провоцирую. Всё дело в том, что вокруг меня беспрерывно крутятся недоговороспособные, занудные, упёртые, наглые, с раздутым самомнением, лишённые здравого рассудка типы, одним своим существованием уже создающие невыносимую атмосферу глубокой депрессии. Они повсюду. Летят, как мухи на мёд.