Прежде, чем умереть

Мичурин Артём Александрович

— А у тебя, как погляжу, опыт имеется, — опорожнил Стас свою, уже не закусывая.

— Так ведь с шестнадцати лет щекой приклады шлифую, — бесцеремонно взял Ветерок ломоть уха из стоящей перед Станиславом тарелки. — За искусство.

— Без него жизнь блёкла и слишком продолжительна, — согрел я внутренности водкой. — Почему с бандой связался? Мог ведь и иначе заработать.

— Поначалу и зарабатывал, охотой промышлял. Сам-то я из-под Череповца, там леса дичью богатые. Даже слишком.

— В смысле?

— Забредает время от времени с юга мразь всякая, до Москвы-то триста пятьдесят километров по прямой. Но в целом жить можно. Мы же с дедом охотились, земля ему пухом, он меня всему и научил. А как дед помер... — Ветерок приуныл и уставился в дно стопки. — Короче, не заладилось у меня с той поры. Тоскливо одному по лесам ходить, не такой я человек. В девятнадцать прибился к отряду и с ним на восток двинул. Поначалу

всё шло неплохо, работали, охраной в основном, деньги водились... А потом, как это бывает, нежданно-негаданно случилась х**ня. Хорошо помню, под Котельничем остановились. Есть у них там посёлок рядышком, Караул называется — вот уж действительно говорящее название. Сидели с ребятами в кабаке тамошнем, мирно выпивали. Ну как мирно, шумели, конечно, получку же обмывали, но никого не трогали. Кстати, не накатить ли нам по новой?

— Это можно, — разлил я, заинтересовавшись историей.

— Ну, — поднял стопку Ветерок, — за деда моего, Архипа Петровича, храни Господь его душу. Так вот, празднуем, значит, культурно отдыхаем, и тут подваливает в тот кабак компания, рыл в десять-двенадцать, точно не скажу, хмельной уже был. А нас семеро. Сразу видно, что местные, с хозяином заведения вась-вась, смехуёчки. Сели за столы в противоположной стороне, заказали, сидят, пьют, и на нас косятся. Ну а мы на них. Хули, такая кодла, при стволах опять же. Понапрягали так друг-дружку чутка, вроде пригляделись, успокоились. И тут, — звонко хлопнул Ветерок тыльной стороной правой кисти о левую ладонь, — дёрнул чёрт за язык одного из наших ляпнуть, что мол, местные припизднутые какие-то, а из нужника как раз в это время ихний возвращался, аккурат мимо нашего стола. Ну а дальше несложно догадаться, как события развивались. Вся кодла отрывает жопы от скамеек, суёт ручонки за пазухи, и тут нам бы обстрематься, сделать бы хоть попытку всё на тормозах спустить, но нет. Это по трезвянке жить хоцца, а в пьяном угаре совсем другое на уме. Тоже берёмся за стволы, ёптыть, нашли лохов. Немая пауза. Их с дюжину, нас — шестеро встало. Один только сидит — Семёныч, пулемётчик наш. Почему сидит? Да у него ПКМ на полу, под ногами. А кабак цивильный, столы со скатёрками длинными. Нагибается Семёныч, значит, приподнимает свою бандуру и... Красиво, конечно, вышло, — усмехнулся Ветерок, постукивая стопкой по столешнице. — Скатёрка кверху фух! По ногам да по животам из-под стола очередью. Ну и мы присоединились к расстрелу, куда деваться. Пять секунд — гора трупов. С нашей стороны, правда, тоже двоих коцнуть успели, одного слегка, а другому в грудь прилетело. Хозяин ещё с дробашом своим... Тоже вальнуть пришлось. Обшмонали всех по-бырому, кассу сняли — а чего терять-то? — похватали раненых и к лесу. Кабы всё это мимоходом приключилось — да и х** с ним. Но вот беда — работали мы в Котельничем, рожи наши хорошо там примелькались. А тут ещё и жмуры эти оказались не абы кем, а дружками сынули местного сельхоз-воротилы, да и сам сынулька у той расстрельной стены кончился. Это я уж потом узнал, когда из лесу, шарфом по глаза замотавшись, на деревни окрестные набеги совершал, картошку воровал, чтобы с голоду не подохнуть. На каждом, сука, сарае рожи наши расклеили, и так везде, куда ни сунься. И как тут прикажете крутиться? Связи у воротилы оказались будь здоров, и на награду он не скупился, — Ветерок ненадолго замолчал, посмотрел нам в глаза и добавил: — Это было давно, но вы можете попробовать. По сорок золотых за голову давал. Только меня надо живым доставить, иначе не поверит.

— Не по пути, — огорчил я ушлого продавца собственной головы и развёл руки, обрадованный долгожданным визитом Иннокентия, гружёного блюдами. — А вот и горяченькое подоспело! Налетай, нам ещё есть что обсудить.

Глава 24

Дорого ли стоит человеческая жизнь? Лет семьдесят назад этот сакраментальный вопрос породил бы уйму не менее сакраментальных в своей затасканности ответов, но — хвала немирному атому! — сегодня, отвечая на него, нет нужды упражняться в софистике и демагогии. В среднем человеческая жизнь стоит двенадцать золотых. Разумеется, многое зависит от цели, исполнителя, нанимателя, сроков и обстоятельств, но средневзвешенная цена за устранение двуногого раздражителя такова. Учитывая, что подавляющее большинство людей и даром никому не спёрлось, двенадцати золотых хватит, чтобы избавиться от любой особи из девяносто девяти и девяти десятых процентов их общей массы. Человеческая жизнь — товар ходовой, благо ассортимент всё ещё богат, и перед клиентом широкий выбор. Продавцов чужой жизни принято называть охотниками за головами, многим кажется, что это звучит благороднее, чем «убийца», но суть та же — ты берёшь деньги за то, что тебе никогда не

принадлежало, и отправляешь это в великое Ничто. Уникальная экономическая модель, но она работает. Некоторые мои коллеги возразят, мол, они не такие, они выслеживают и убивают приговорённых, творят правосудие. Лицемеры. Пригоршня золотых приговорит любого, в том числе и палачей. Идя на охоту, следует помнить, что твоя цель — не олень, и вполне может нанять собственного охотника, или двух, или отряд, да хоть армию, весь вопрос в платёжеспособности. Правосудие? Как бы не так. Деревенский парень, впервые сорвавший со стены портретик с ценником, ещё может пребывать в романтических заблуждениях относительно справедливости и прочей хуеты, но если взрослый мужик, не один год промышляющий отстрелом двуногих за награду, начнёт втирать мне подобное, я отрежу ему башку и постараюсь найти на неё покупателя. Это будет несложно. Да, как не парадоксально, охотники за головами — один из самых желанных товаров охотников за головами. В моей практике были случаи, когда приходилось жёстко конкурировать с коллегами за право первого выстрела по нашему общему старому знакомому, настолько жёстко, что некоторые коллеги становились сопутствующими жертвами. Я и сам давно бы пополнил чей-то кошелёк, кабы ни позволил однажды задержаться, а затем и остаться навсегда в своей голове одной простой параноидальной идее: «Никому нельзя верить. Ни-ко-му».

Ольга и Павлов подтянулись в кабак только к половине второго, когда мы трое были уже вполне довольны жизнью, и даже Ветерок начал строить планы на будущее:

— А знаете, — откинулся он назад и мечтательно уставился в потолок, — спроси меня кто сейчас: «Чего ты, Саня, от жизни хочешь?»; так отвечу без запинки — бабу хочу, горячую, ненасытную, чтоб досуха выдоила, а потом и помирать можно. О... — сконфузился Ветерок, заметив вошедших.

Ольга и лейтенант с хмурыми физиономиями молча прошли к столу. Оля бросила в угол сидор и поставила рядом зачехлённую винтовку, Павлов нежно опустил едва заметно шевелящийся брезентовый куль и подпёр его своим вещмешком.

— Чего так долго? — поинтересовался я.

— Торговались, — сухо ответил лейтенант, пристраивая задницу на стул.

— И?

— Пришлось отдать один «Корд».

— Целый «Корд»?! Вы ебанулись?!

— Я пытался сторговаться на затворную группу, но не вышло, — пошутил Павлов, а может и нет.

— Когда починит?

— Завтра к полудню.

— Ну, могло быть и хуже.

— Ты сегодня удивительно позитивен, — смахнула Оля крошки со своей части стола на мою.

— Перенимаю опыт у нашего нового знакомого. Есть будете?

— Не откажусь, — устало вздохнул Павлов, расплывшись по стулу. — Мне... не знаю... картошки с мясом.

— Нихера себе запросы! Но сегодня тебе повезло, шеф-повар как раз специализируется на подобной экзотике. Кеша, дорогой, неси свою лучшую картошку с мясом. Две порции! — добавил я, глянув на пустой стол перед Олей. — И водку не забудь, в горле уже пересохло!

— Я бы и сама заказала, — нахмурился мой ангел.

— Брось, дай старику немного побаловать свою ненаглядную девочку.

— Но ты даже не спросил, чего я хочу.

— Я подумал...

— ...что и так сойдёт, — закончила Оля начатую мною фразу, совсем не так, как я собирался это сделать. — Действительно, накой чёрт тебе ещё чьё-то мнение.

— Оленька, солнце моё, что с тобой сегодня, недоёб или месячные?

В воздухе повисла немая пауза.

— Это пошло и совсем не смешно, — выговорила Ольга после глубокого вдоха-выдоха, наверняка успев сосчитать в уме до десяти, и уставилась испепеляющим взглядом на Стаса, тщетно пытающегося побороть смех, от чего тот превратился в забавное хрюканье.

— Нет, — прокашлялся Станислав, взяв себя в руки, — всё-таки чуть-чуть смешно. Не прям вот оборжаться, но пробрало немного. А ты как считаешь? — взглянул он на растеряно улыбающегося Ветерка. — Смешно ведь?

— Ну, — опустил Саня глаза, — я бы предпочёл воздержаться от комментариев.

— А что так? — всплеснул руками Станислав, изобразив недоумение. — По-моему, Кол хорошо пошутил. Оленька, солнце, недоёб... Чувствуешь, какая игра слов, сколько экспрессии? Почему не посмеяться над хорошей шуткой? — весёлость на лице Станислава резко сменилась нарочитой серьёзностью, он пододвинул свой стул ближе к Ветерку и, заглянув ему в глаза, прошипел: — Почему?

— Кхм... Ладно, — кивнул Саня, недолго поразмыслив, — ты прав, шутка неплохая. Но, — поднял он палец вверх, переведя взгляд на всё более румяную Ольгу, — немного злая. Да, как и любая шутка, оскорбляющая чужие чувства.

Ветерок замолчал, надеясь, что такая сомнительная дипломатия позволит съехать с базара, но теперь уже все за столом молча уставились на него, и Саня вынужден был продолжить:

— К тому же, мне так кажется, эксплуатировать тему женской физиологии и недо... недостатка мужского внимания не совсем честно, отчего качество шутки снижается. Наверное.